Татьяна Васильева, Народная артистка России, обладательница нескольких престижных призов за лучшую женскую роль в кино. Снялась в более 60 фильмов. Служила в Московском театре Сатиры, Московском академическом театре им. Маяковского, в настоящее время – актриса Театра «Школа современной пьесы». Многогранный актерский талант и уникальная выразительная внешность сделали ее любимицей зрителей многих поколений.

Platinum: Уважаемая Татьяна Григорьевна, что для Вас является роскошью в широком смысле этого слова?
Татьяна Васильева: Определенный уровень благополучия: одежда, еда, деньги, машины и т. п. Правда, в моей жизни роскошь проявляется иначе – в растрате времени попусту.

Pl.: Имеет ли для Вас значение происхождение ювелирного украшения?
Т. В.: Конечно! Я хорошо разбираюсь в ювелирных тонкостях, стараюсь регулярно посещать всевозможные выставки-продажи, в частности московский Центральный Дом художника, где зачастую покупаю себе украшения. Люблю изделия из камней: аквамарин, топаз, бриллиант. Единственное, чего я не покупаю, – это жемчуг. Он приносит мне несчастье, в нем я почему-то всегда плачу.

Pl.: Часы для Вас – это только прибор измерения времени?
Т. В.: Да – только и всего.

Pl.: Можете назвать художественное произведение любого вида искусства, перед которым чувствуете благоговение?
Т. В.: Нет, это слишком интимный вопрос.

Pl.: Имея неограниченные материальные возможности, как бы выглядел Ваш дом?
Т. В.: Так же, как он выглядит сейчас. В данном случае размер не имеет значения. Я живу «всего» на 49 квадратных метрах, но чувствую себя при этом превосходно. В моей квартире множество предметов искусства: антикварные предметы интерьера, картины, старинные вазы, тарелки, статуэтки и проч. Я люблю свой дом – это зона всеобъемлющего комфорта.

Pl.: Коллекционируете какие-либо вещи?
Т. В.: Целенаправленно – нет. Но я настолько одержима красивыми вещами, что в моей коллекции уже несколько десятков достойных «экземпляров».

Pl.: Ваше любимое домашнее занятие?
Т. В.: Чтение.

Pl.: Вы, безусловно, обладаете высоким вкусом и ярким стилем, это осознанный выбор или они даны природой?
Т. В.: Скорее, это плод моего творческого союза с дочерью. К примеру, без совета Лизы я не могу одеться. Если надо выйти в свет и уж тем более на свидание, я ее вызываю, она приезжает, снимает с меня все, что я придумала, и наряжает по-своему: джинсы на бедрах или еще ниже, какие-то майки одна поверх другой. Для меня это дико, спрашиваю: «А я не буду выглядеть смешно?» Но потом, выходя из дома, понимаю, что одета правильно, именно для этого случая.

Pl.: Сегодня, познав суть актерского искусства и овладев всеми секретами мастерства, что для Вас в профессии осталось святым и неприкосновенным?
Т. В.: Я могу сказать, что осталось недостигнутым – роль в кино, за которую мне было бы не стыдно. Я до сих пор мечтаю сняться так, как понимаю и вижу это я.

Pl.: Что Вы думаете об уровне современного российского кино?
Т. В.: Сейчас невероятно актуален вопрос подготовки молодых актеров, которые вот-вот составят основу не только современного, но и будущего киноискусства. Сегодня в театральных вузах преподают по большей части действующие актеры, в лучшем случае режиссеры. А я не уверена, что все они в действительности являются хорошими педагогами. Лично я бы не рискнула набирать учеников – это очень опасная и слишком ответственная вещь. На съемочной площадке молодежь обычно очень старается. Что-то у них получается, что-то нет. Мне очень жалко всех юных актеров. И я испытываю к ним больше не партнерские, а материнские чувства. Однако, глядя на общую картину мастерства нынешней актерской молодежи, понимаешь, что у российского кино неплохие перспективы.

Pl.: Как относитесь к коллегам, которые снимаются в назойливой рекламе?
Т. В.: Это их выбор – здесь нечего добавить. К сожалению, у меня был печальный опыт участия в рекламной кампании, поэтому своим коллегам могу только посочувствовать. Лично мне съемки в рекламных роликах не принесли ничего, кроме позора.

Pl.: Есть рекламные ролики, снятые выдающимися режиссерами, которые настолько выразительны, умны и красивы, что не замечаешь, что они рекламируют. Снялись бы в таком?
Т. В.: Мне подобных предложений не поступало, поэтому сложно сказать, что бы я ответила, но сегодня желания участвовать в рекламных проектах у меня нет.

Pl.: Актеры ввиду тонкой организации нервной системы часто страдают фобиями. Как противостоит им Татьяна Васильева?
Т. В.: У меня есть только одна фобия – боязнь за жизнь и здоровье детей: Филиппа и Лизы. И противостоять ей невозможно. Остается только по 10–20 раз в день звонить им и быть спокойной.

Pl.: Часто ли у Вас меняется отношение к людям – от мизантропии до всепрощения?
Т. В.: Нет, в этом смысле я довольно уравновешенный человек.

Pl.: Во время отпуска прячетесь ли от узнавания публикой, и в какой части мира Ваш любимый уголок?
Т. В.: Если честно, я не люблю и не умею отдыхать. Поэтому отпусков у меня не бывает как таковых. Зачем тратить деньги зря, куда уезжать? Сижу на пляже в варежках, потому что всегда резко становится холодно, когда я куда-то выбираюсь. Ненавижу себя за это и мечтаю об одном – поскорее вернуться в Москву и вечером пойти на спектакль, а утром – в спортзал. У меня очень четкий режим – все расписано. О каком отпуске может идти речь?

Pl.: Правильно ли Вас оценивают окружающие? Часто прячетесь за маской?
Т. В.: Вряд ли здесь уместна категория «правильно-неправильно». Каждый человек оценивает другого, исходя из собственных критериев, ориентируясь на личную систему ценностей. Поэтому сколько людей, столько и мнений. Я ни под чем не прячусь – такая, какая есть. Разве что слежу за собой тщательнее, чем многие другие.

Я расплачиваюсь за все, что посылает мне судьба

Ему чуть за шестьдесят – возраст мудреца и талантливого творца. Он полон сил и самых честолюбивых устремлений. За что бы ни брался Жан-Клод Бивер – у него все получается, причем в ранге гениально. Наверное, и вправду Судьба подает ему какие-то тайные, невидимые знаки, о которых он говорит в интервью. Завидовать ему – малопродуктивно, поэтому его любят в обществе швейцарских часовщиков, а он обожает свою семью и живет с одной целью – сделать ее счастливой. Для редакции Platinum и компании Crystal Group Ukraine – счастье иметь такого давнего и доброго друга.

Platinum: Уважаемый господин Бивер, что доставляет Вам наибольшее удовольствие в жизни?
Жан-Клод Бивер: Творчество и новые идеи приносят мне наивысшее удовлетворение в ежедневной работе, я ею наслаждаюсь и отношусь к ней самым серьезным и ответственным образом.

Pl.: Чем Вы можете заниматься бесконечно?
Ж‑К. Б.: Моей неугасимой страстью многие годы остаются часы. Поэтому готов посвящать ей все свое время и баловать как любимого ребенка.

Pl.: Вы хотели бы освоить еще какую-нибудь профессию?
Ж‑К. Б.: Я даже затрудняюсь однозначно назвать свою основную. Меня называют успешным менеджером, скорее всего, это правильно. Моя главная задача – генерировать идеи, собрать вокруг них самых талантливых профессионалов и добиться воплощения проекта в жизнь. Кроме этого, у меня есть «побочные дети» – я люблю заниматься многими вещами, совсем далекими от часов, например, как связать производство сыра и часов? Таких примеров я могу привести много.

Pl.: Когда Вы чувствуете себя абсолютно счастливым?
Ж‑К. Б.: Дома, с детьми и женой. Все, что делаю в жизни, – ради них. Когда они здоровы и счастливы – это пик и моего счастья. Поэтому свободное время провожу в нашем сельском доме рядом с ними. Любимое место в нем – столовая комната, потому что возможность обедать вместе с семьей – это божественный дар.

Pl.: Назовите самого главного человека в Вашей жизни?
Ж‑К. Б.: Он не один. С удовольствием готов повторять это миллион раз – мои дети и моя жена.

Pl.: У Вас есть вредные привычки?
Ж‑К. Б.: Слишком много и вкусно кушать, а иногда могу даже хватить лишку, наслаждаясь своим любимым «Бордо». Хотя этим «вредом» огульно всех пугают доктора, но каждый человек уникален, пока я не ощущаю никакого дискомфорта и мирно уживаюсь со своими «слабостями».

Pl.: За что Вас любят?
Ж‑К. Б.: Вопрос, конечно, не ко мне, я могу только догадываться. Хотелось бы не ошибиться, наверное, я щедрый человек во всех смыслах.

Pl.: Как поступаете, если у Вас просят в долг?
Ж‑К. Б.: Если этот человек не мой родственник – я откажу ему. Отдавать неизвестному лицу заработанные деньги – не щедрость, а обычная глупость.

Pl.: Какие общественные правила Вы всегда нарушаете?
Ж‑К. Б.: Я, наверное, «выскочка» – всегда стараюсь быть на первом месте, быть уникальным и в то же время всегда разным. Я, конечно, никого не расталкиваю локтями, и мое главное оправдание такого поведения – жажда открытий.

Pl.: Какие инстинкты преобладают у Вас над разумом?
Ж‑К. Б.: Я седьмым чувством ощущаю успех там, где его никто и предположить не может. Возможно, это мой Божий дар.

Pl.: Вы – суеверный человек?
Ж‑К. Б.: Скорее нет, но я верю в невидимые знаки, которые время от времени мне подает Провидение.

Pl.: На что Вы никак не можете решиться?
Ж‑К. Б.: Потратить время на себя. Увы, я начисто лишен нарциссизма.

Pl.: Чувствуете ли Вы себя мужчиной, от которого сходят с ума женщины?
Ж‑К. Б.: В продолжение ответа на предыдущий вопрос – нет, я хочу быть привлекательным для одной женщины – моей жены.

Pl.: Что можете порекомендовать разочаровавшимся в любви людям?
Ж‑К. Б.: Не сдаваться, любовь бессмертна и, рано или поздно, обязательно снова посетит вас.

Pl.: Как Вы проводите время с детьми?
Ж‑К. Б.: Люблю заниматься с ними спортивными играми: парусный спорт, теннис, лыжи и велосипед.

Pl.: Любимая книжка Вашего детства?
Ж‑К. Б.: «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери. Еще мне близки по духу литературные персонажи Джека Лондона.

Pl.: Что Вы коллекционируете?
Ж‑К. Б.: Часы, разные произведения искусства и вино.

Pl.: Кого бы Вы клонировали сегодня?
Ж‑К. Б.: Как бы это не выглядело богохульно, всем неверующим я бы явил Бога-человека – Иисуса Христа. Думаю, это могло бы кардинально изменить жизнь на земле.

Pl.: Веря в реинкарнацию, кем Вы были в прошлой жизни?
Ж‑К. Б.: Часовщиком в далекой горной швейцарской деревне.

Pl.: Что Вас может вывести из себя?
Ж‑К. Б.: Пожалуй, только ложь.

Pl.: Есть ли вопрос, на который Вам страшно ответить?
Ж‑К. Б.: Время?..

Бизнес семьи Скафора родился более полувека тому назад в порыве вдохновения и желания создавать высококачественную итальянскую обувь ручной работы. Последние пять поколений сапожников этой семьи шили обувь для других известных брендов, а в 2002 году основали свою компанию, специализирующуюся на индивидуальном производстве. Спортивная, классическая, мокасины – эта качественная и красивая обувь любого цвета и фасона быстро завевала признание во всем мире.

Platinum: Уважаемый господин Паоло, что стало причиной того, что компания Paolo Scafora Srl была создана лишь в 2002 году?
Паоло Скафора: Скорее это ответственность по отношению к истории и традициям моей семьи, что было и есть основным двигателем прогресса, – делать продукцию высокого качества. Главной целью создания компании было новое направление развития нашего бизнеса на основе его опыта и истории.

Pl.: Какую черту характера и профессиональное качество Вы унаследовали от своего дедушки Винченцо?
П. С.: Думаю, что он передал мне такие черты своего характера, как честность и ответственность в своем деле. Из профессиональных качеств – упорство и постоянное стремление к совершенству.

Pl.: Что в производстве обуви Paolo Scafora Вы считаете самым сильным аргументом по отношению к конкурентам?
П. С.: Я надеюсь, что это абсолютное мастерство, качество изготовления, используемые материалы, фурнитура, цвет – все то, что выделяет наши коллекции из ряда обуви других производителей.

Pl.: Как в Вашей семье распределены обязанности по бизнесу?
П. С.: Сестры, Нунцья и Симона, отвечают за административный отдел и отдел программирования, я разрабатываю дизайн и стиль коллекций, занимаюсь маркетингом, а мой брат Винченцо взял на себя линию аксессуаров из кожи, которая в последние годы бурно развивается.

Pl.: Какую планку в своем творчестве Вы намерены покорить в ближайшем будущем?
П. С.: Сегодня с большим удовольствием подготавливаю лимитированную коллекцию женской обуви, выполненную с характерными признаками мужского стиля. Надеюсь, ее по достоинству оценят модницы.

Pl.: Получив блестящее образование и опыт работы в разных странах, чего Вам в этом плане еще хочется достичь?
П. С.: Думаю, что багаж профессиональных знаний, в смысле ремесла, у меня достаточно велик и это позволяет заниматься творчеством, а это самое интересное в профессии дизайнера любого направления.

Pl.: Вся обувь Paolo Scafora рекламируется как ручная работа, а можно ли доверить в этом производстве какую-то часть операций «умным машинам»?
П. С.: Надо понять, что ручная работа – не самоцель, а гарантия безупречного качества. Я стараюсь поддерживать статус и доверие наших клиентов. Пока не думаю, что смог бы доверить свое производство «умным машинам», но в век технологических открытий и электроники этот вариант достоин рассмотрения.

Pl.: Обрисуйте социальный статус покупателей обуви Paolo Scafora?
П. С.: Круг наших клиентов довольно разнообразен, но объединяет их стремление к обладанию самыми лучшими вещами в мире. Это профессионалы в своем деле, которые с первого взгляда определяют «родство душ» с профессионалами в других областях деятельности. Такие люди не нуждаются в рекламе товаров, они чувствуют достоинство и качество изделий на подсознательном уровне.

Pl.: Где любит отдыхать Паоло Скафора?
П. С.: Отдых часто мне приходится совмещать с работой, я постоянно нахожусь в деловых поездках по Европе, Америке, Японии и, конечно же, по родной, прекрасной Италии. В редкие периоды настоящего отдыха я предпочитаю жаркие страны и море, но не прочь заглянуть и в разные интересные уголки мира. Последние три страны, которые я посетил во время отпуска, – это Мексика, Таиланд и Турция.

Pl.: Имидж мужчины традиционно слагается из трех признаков: часы, обувь, автомобиль. Имидж Паоло Скафора?..
П. С.: В этом смысле у меня два приоритета: хорошо скроенный костюм и часы, но именно обувь завершает и подчеркивает целостность образа мужчины.

Pl.: Ваше любимое итальянское блюдо?
П. С.: Вообще мне очень нравится любая хорошая и вкусная кухня, поэтому я люблю разнообразие в кулинарии. Но больше всего предпочитаю спагетти с моллюсками.

Paolo Scafora: любовь к традициям и стремление к совершенству

Дина Рубина весьма популярна в России и за ее пределами. Принадлежит ли она к «русской литературе»? И да, и нет. Да – потому что ее родной язык русский, и пишет она книги на русском. Нет – потому что живет в Израиле, разъезжает по разным странами Европы, использует в творчестве совершенно иной культурный дискурс, не российский, и значит, как бы и не русский, скорее, западный, европейский. И даже национальность и гражданство здесь не являются определяющим фактором. Рубина здесь не вполне последовательна. Вот предельно последователен был Набоков, перешедший на английский язык и ставший американским писателем. Но может, это и к лучшему для Рубиной как писателя? Где-то вот здесь в ее личностном и творческом раздвоении – в плане принадлежности к разным культурам – кроется секрет успеха.

Platinum: Дина Ильинична, у Толстого родился замысел «Анны Карениной», когда он любовался завитком волос на шее младшей дочери Пушкина, заглянувшей к нему в гости. Суриков написал «Боярыню Морозову», увидав ворону на снегу. Было ли у Вас нечто подобное, что дало толчок будущему роману?
Дина Рубина: Это все эффектные истории «явления замысла». В них есть, разумеется, доля правды, но визуального впечатления для идеи книги явно недостаточно. Идеи книг не рождаются сами собой, тут должны сойтись несколько «случайностей». У меня почти всегда идея книги зависит от целого букета: нужное настроение, внезапная мысль или сильное впечатление, неожиданная встреча… и то главное, что дает камертон всей вещи: интонация. Вот когда внутри у меня возникает и начинает звучать интонация будущей книги – считайте, что это – полдела. Остается только книгу придумать, разработать, несколько месяцев, а то и больше попотеть над сбором материала, и потом, собственно, написать все эти три-четыре-пять сотен страниц.

Так, интонация романа «Почерк Леонардо» возникла у меня в Америке, когда, в гостях у сестры, болтая за завтраком о погоде, я услышала от нее историю о неслыханно ранней снежной буре в октябре, когда ее приятель-фаготист добирался в другой город на репетицию, был остановлен и блокирован поваленными бурей деревьями, и в ожидании спасительной дорожной службы, сидя в машине, несколько часов непрерывной игрой разогревал свой драгоценный вишневый фагот, чтобы тот не замерз… Как только она рассказала мне эту историю, внутри у меня зазвучал, запел одинокий голос фагота в снежном безмолвии, – голос печальный, счастливый, влюбленный… Осталось только роман написать. И я его написала.

Pl.: Довлатов, работая над своими текстами, старался в одном предложении не писать слов, начинающихся на одну и ту же букву, добиваясь легкости чтения. У Вас есть подобные секреты творчества?
Д. Р.: Есть, конечно. Но давайте не будем грузить наших читателей такой скучной материей, как технология писательской работы. Она у каждого своя, и каждый писатель свои приемы считает единственно значимыми и неотменяемыми в искусстве… Как говорила моя бабушка: «Каждый выдуривается по-своему, и мешать тому не следует». Мне кажется, надо просто радоваться, когда на литературном, так сказать, небосклоне, появляется новая звезда. Читать книги с благодарностью, не пытаясь расчленить общее впечатление на составляющие и «заковыки» техники.

Pl.: Нарисуйте портрет Рубиной-писателя, когда она работает?
Д. Р.: Это зависит от того, в какой фазе работа находится. Если все хорошо, то есть, когда работа начата и хорошо идет, то есть, когда нет времени даже на то, чтобы причесаться, то писатель Рубина – это лохматая фурия, в застиранных трениках и пижамной куртке, с чашкой кофе у компьютера; она сидит и зачарованно смотрит в экран на отдельные куски, кусочки, фразы и слова, разбросанные там и сям. И если кто заглянет в экран к ней через плечо, то прочитает там полную ахинею. Но это – будущая книга. Причем автор уже видит ее такой, какой она должна быть. Уже видит, и потому счастлив.

Pl.: В одном из своих интервью Вы сказали: «… прошвырнуться с ней (дочерью) по магазинчикам. Очень люблю подобное времяпровождение…». Вы подвержены страсти накопления материальных благ или это просто развлечение? Как воспринимаете шоппинг, о котором говорят доктора-психиатры?
Д. Р.: Постойте, сначала разделим понятие «материальных благ», которые я вполне уважаю, но которые особой власти надо мной не имеют, и красивых вещей, особенно старинных, которыми я всегда очарована, всегда стремлюсь ими обладать, пытаюсь мысленно наделить их «историей жизни». Для меня обладание такой вещью – присоединение к цепочке столетий, причастность к чьей-то загадочной судьбе. Это тоже – изрядный толчок к творчеству, к бегу писательской мысли.

Pl.: Как Вы относитесь к моде в одежде?
Д. Р.: Равнодушно. Я с молодости знаю достоинства и недостатки моего «физического существа», и знаю – какие фасоны одежды могут подчеркнуть достоинства и скрыть недостатки. Поэтому избавила себя от суетной беготни в поисках модной одежды. Позволяю себе носить то, что мне нравится, что мне идет. Тем более, что с годами в гардеробе появляется все меньше из того, что тебе идет, и все больше того, что скрывает недостатки. Одеваюсь? – краем глаза. Буквально: пробегая мимо бутика, магазина, лавки, рыночной забегаловки, и выхватив боковым зрением красное, синее, клетчатое – на что душа ляжет, – забегаю, покупаю, выбегаю. У меня на этот процесс выделено терпения полторы минуты. Успею купить за этот срок – удача, не успею – в другой раз. Если потом выясняется, что размер или фасон не подходит, передариваю сестре, подруге, дочери… Если подходит – ношу двадцать лет.

Pl.: Какие ювелирные украшения предпочитаете носить и что они для Вас значат? (удачное вложение денег, произведение искусства, деталь отражающая характер, талисман, демонстрация статуса)
Д. Р.: Мой статус существует совсем в другой сфере – писатели редко фигуряют дорогими украшениями: и денег не густо, и интерес в жизни иной. Хотя разных, как говорит мой муж, «побрякушек» у меня достаточно. Люблю серебро – просто потому, что в украшениях ценю соответствие одежде по цвету: а это почти всегда скорее черненное серебро с разных цветов камнями, чем золото: желтый цвет «не мой». к тому же, выросла я в Средней Азии, и золотые зубы узбекских молочниц оставили на моих предпочтениях неизгладимый след: золота не люблю. Тут еще для меня играет роль наличие мужа-художника, который считает, что бриллианты – скучны по цвету. Ну и, конечно, более всего меня притягивают украшения «с историей». Например, мы с моей приятельницей Ларисой Герштейн (бард и общественный деятель, долгое время была вице-мэром Иерусалима) – страстные барахольщицы, обе любим рыться на развалах блошиного рынка в поисках какой-нибудь вещицы «с историей». Между прочим, там ведь можно разыскать и подлинную историю чьей-то жизни, какую-нибудь историю судьбы, которая потом уляжется прямехонько в рассказ или роман.

Pl.: Вы как-то остроумно упомянули своего мужа, который «всегда с убийственной точностью предсказывает, на сколько мне хватит любых заработанных денег: на два дня». На что Вы их тратите?
Д. Р.: Вот именно с этим вопросом ко мне в детстве подступались родители, когда выданный мне рубль улетучивался за мгновение; затем меня точно так же допрашивал первый муж – за что я его и покинула. Поэтому мой второй муж ничего не спрашивает. Просто он, как человек ироничный и наблюдательный, знает сценарии трагических трат. Понимаете, просто я люблю праздники, и часто их себе устраиваю. Мой дед всегда говорил: «Мамэлэ, не учись экономить, учись зарабатывать», и я истово следую его завету.

Pl.: Дина Ильинична, Игорь Губерман (в прошлом номере нашего журнала опубликовано его интервью) как-то сказал Вам: «Старуха, столько книг хороших написано, зачем мы еще пишем?» Так зачем?
Д. Р.: Игорь Миронович, как известно всем, человек в высшей степени остроумный и даже провокативный. И сказал-то он иначе, покрепче, вот только не решаюсь процитировать – ведь у вас публика-то, поди, высоконравственная? На самом деле, если б Губерман считал, что книги писать незачем – и так вполне достаточно, он сам бы не писал множество своих книг. Однако, когда писатель попадает в какое-нибудь гигантское книгохранилище – будь то огромная библиотека или большой книжный магазин… – это правда, некая депрессия оглушает. Но, слава богу, настоящий писатель пишет не «зачем» и «почему», а просто – не может иначе. Это – форма его существования.

Pl.: Сегодня заставить детей читать Фенимора Купера, Жюль Верна, Валентина Катаева или Вениамина Каверина (список замечательных книг, на которых воспитывалось прошлое поколение, – неисчерпаем) просто невозможно. Другие идеалы, лексика, мотивировка поступков… Не хотели бы Вы восполнить пробел и написать современную книгу для детей? (Редакция журнала готова финансировать ее выпуск большим тиражом, продавать по цене бумаги, на которой она будет издана, но с полнокровным гонораром.)
Д. Р.: Дорогие мои, написать хорошую книгу для детей гораздо сложнее, чем хорошую книгу для взрослых. И хотела бы, да, боюсь, не потяну – слишком многое надо уметь: тут и интонация должна завораживать, и сюжет должен быть крепко сколочен, и присутствовать игра, фантазия… много чего должно в этой книге быть. И все равно – непонятно, почему одни хорошие книги для детей становятся чтивом для взрослых, а другие сразу попадают в любимое чтиво подростков. Это загадка, которую, слава богу, никто еще не разгадал, как и загадку – почему одного автора читатели любят и читают, гоняются за каждой новой его книгой, а другого, вполне солидного и уважаемого автора, игнорируют.

Pl.: Найдя свои корни в Испании, в каком месте Средиземноморья любите отдыхать? Отдых для Вас – это?..
Д. Р.: Отдыхать – по-настоящему отдыхать – люблю в своем «домашнем» месте Средиземноморья, а именно – на берегу бухты древнего затонувшего финикийского города Дор, неподалеку от Хайфы и Зихрон-Якова. Там красиво изрезанный берег, чудесное море, славный кибуц с удобными домиками, и главное – любимый островок перелетных птиц, где они делают стоянку по пути на Юг и обратно. Из-за этого в ветвях деревьев там шныряют колибри и еще две-три породы каких-то радужных крошечных птичек, весьма голосистых. И вот, когда лежишь в гамаке, а на фоне синющего неба чиркают туда-сюда эти птахи ты чувствуешь себя абсолютно спокойной и счастливой.

Pl.: Что Вам нравится делать, путешествуя по чужим странам?
Д. Р.: Люблю буквально – путешествовать: шляться по улицам, застревать перед витринами кафе, исподволь наблюдая за руками и профилями сидящих внутри, пытаясь угадать – что происходит между этими двумя-тремя… Могу и сама просидеть в кабачке полдня, наблюдая за посетителями, официантами, прохожими за окнами, пребывая в состоянии настоящей эйфории и заполняя блокнотик густой сетью записей.

Pl.: «Выпивая и закусывая с друзьями», какие напитки предпочитаете и какое любимое блюдо всегда на столе?
Д. Р.: Ну, тут у меня по судьбе все просто: коронное мое блюдо – узбекский плов, все же не зря я родилась в Средней Азии. Это вкусное, сытное и экономичное блюдо, которым можно накормить множество гостей. А плов лучше всего употреблять с хорошей водкой, хотя сама я люблю красные сухие вина: испанские, итальянские, да и израильские, которые в последние годы завоевывают множество медалей на международных конкурсах вин. Израильское вино «Гамла» – совиньон и мерло – отличный напиток к хорошо прожаренному куску баранины. Рекомендую.

Силы судьбы для меня много значат,  но все-таки приятно, когда тебе говорят, что в следующем году ты не умрешь

Игорь Сенин, киевлянин, дизайнер-концептуалист, философ, коллекционер предметов антиквариата «русский стиль», библиофил, страстный байкер и поклонник итальянских мотоциклов Ducati, путешественник, интересный рассказчик и человек целиком погруженный в свою профессию, где красота не нуждается в толковании словами, баловень судьбы с печатью гения, не поднимающий головы от своего верстака пока не нем появится чудо – обувь, которой еще не видел мир.

Platinum: Что Вы называете роскошью?
Игорь Сенин: Роскошь – явление ментального характера. Своего рода получение удовольствия от удовлетворения собственного EGO. К сожалению, общепринятые символы, определяющие роскошь, на мой взгляд, часто бывают банальными Демонстрация статуса подобным, проявление дурного вкуса.

Pl: Владеете ли Вы чем-то роскошным?
И.С.: Всё, что меня окружает, и есть роскошь, ведь все зависит от того, как я к этому отношусь. Внутренняя свобода, умение наслаждаться жизнью, уникальность и великодушие – не многим дано понять именно эти ценности. Уверен, что роскошь – в семейственности, династиях (в самом глубоком понимании этого слова). Анализируя славную и сложную историю своих предков, начинаешь стремиться к лучшему. Я всегда ношу на руке золотые антикварные часы Longines – подарок моего отца, которого уже давно нет с нами. Они отсчитывают мою личную историю. Роскошь, связанная с семейным прошлым, – не просто большая персональная ценность, она бесценна.

Семейственно приближённые ко мне друзья, собака породы английский сеттер, хороший дом, и даже производство – тоже роскошь. В нашей стране дизайнерские идеи концептуальны. Дизайнеры творят на бумаге, ибо контакта с производителем у них нет! Я же обладаю подобной роскошью. Не только конечный продукт, но и этапы его создания сопровождаю лично. Уверенно заняв свою нишу в обществе, я считаю роскошью то, чем занимаюсь. Обувь, которую мы производим, – роскошь. Ее изготовление стоит больших денег и колоссальных творческих усилий , поэтому она уже по определению не может быть дешевой. Обувь ручной работы демонстрирует, что является объектом сама по себе. Обувь – это искусство, она самоценна. Уникальная вещь, ставшая роскошью в результате затраченных на её создание усилий. Обувь сегодня – это собирательный образ, не только отображающий тенденции моды, но и буквально определяющий статус её владельца. Я счастлив, что работаю для тех, кто может позволить себе роскошь индивидуальности.

Pl: Чем еще роскошным в материальном и физическом смысле Вы обладаете?
И.С.: Я страстный поклонник технического гения – семейства мотоциклов Ducati. Заведённый мотор мотоцикла – единственный и уникальный случай в мире моторов – не имеет ровного холодного звука. Работая, издает «бормотание». Происходит одушевление звуком, каждый раз другим и особенным, с тобой разговаривают на языке, который позже ты начинаешь понимать. Выезжая на мотоцикле, я вхожу в контакт с близким другом! Тонкости общения определяет она, моя Ducati Multistrada…

Моя квартира, моя душа, с видом на Софийскую церковь даже из ванной комнаты, – тоже роскошь. Русский стиль! С гордостью русский, не «провансаль», не английский, а наш, славянский, с лепниной на потолке, при дубовых белых дверях в гостиной. В праздничные дни, когда центр Киева погружается в спокойствие после рабочего движения, ты чувствуешь, что не живёшь в сердце столицы, а сам являешься её сердцем. Сохранившиеся семейные фотографии в векторном стиле, мебель, хранящая привычки моей семьи, теперь всё это решающе важное – стиль жизни, а не просто часть интерьера. Большая библиотека, собранная и прочитанная лично, помогает излучать спокойную уверенность в себе. Ведь вещи, принадлежащие нам, диктуют наш образ жизни.
Моя маман открыла для меня и коллекционирование… с блошиных рынков. Где бы мы не бывали – в Санкт-Петербурге, Киеве или Ницце, мы всегда привозим в дом всё, что имеет русский след. От скатертей, фарфоровых кукол, оловянных солдатиков. Интерьер не заявляет претензий на роскошь во всеуслышание, он помогает всем приглашённым к нам почувствовать себя членами нашей семьи. Когда говорят: «В доме должно быть так же комфортно, как в старых башмаках» – это точно о нас.

Pl: Как бы Вы прокомментировали выражение Пикассо «Я хочу жить как бедный, но с деньгами»?
И.С.: Дословно в моём понимании оно звучит так: «Хочу быть свободным от условностей жизни и нужды»… Я бы сказал: жить с деньгами, но демонстрировать бедность». Можно посмеяться над миром…

Pl: Если бы Вы могли совершить путешествие во времени, в какой период своей жизни либо в истории человечества хотели бы попасть и почему?
И.С.: Новая Dolce Vita Федерико Фелини. Мне интересны 40-50-е года прошлого века. Вкус и атмосфера жизни в Европе и Америке. Когда смокинг и дорогая роскошная обувь были символом изысканности. Представляли собой код элегантности. Когда джентльмены одевали смокинг, трудно представить, что у них могли быть, скучные и бесполезные мысли… Попасть в те времена, когда обязательно переодевались к ужину: дамы – в длинные платья, мужчины присутствовали при чёрных бабочках… Сейчас это выглядит как инопланетный мир. Роскошь была другой. Избранной и не для всех, даже в мечтах…

Pl: Любите ли Вы путешествовать?
И.С.: Если только смотреть на путешествия с позиции открытия для себя чего-то нового и встречи старых друзей. Удовольствие от путешествия зависит от умения ментально расслабиться. Когда я слишком долго путешествую, нахожусь вне дома, удовольствие от поездки у меня проходит! Я люблю Киев, мой дом, где мои близкие, студию, где моя любимая работа.

Pl: Что дают Вам путешествия?
И.С.: Всегда познаешь другие культуры, другие системные ценности.
Увлекаясь историей, много читая, даже поверхностное впечатления о стране, помогает определить потом, твоё личное отношение к ней.

Pl: Какие страны Вы посетили, чем они вам запомнились? Ради чего стоит ехать в ту или иную страну?
И.С.: У меня не так много времени на путешествия, я сейчас всецело отдаюсь своему бизнесу. Этим и наслаждаюсь. Но одну страну я выделяю всегда. Италия. Великая! И чем больше открываешь Италию для себя, тем больше любви к этой земле и культуре. Мир моды, шика и блеска, конечно, в Милане. Рим , Венеция – вызывают культурный шок! Отдыхал на озере Комо, почувствовал действительно лирический релакс. Я всегда говорил: кто не видел юга Италии, не прочувствовал его фольклор, тот ничего не знает об этой стране. Капри, Искья, конечно, Сицилия… Неаполь – это Рио-де-Жанейро Европы! Город, полон жизни и движения. Невозможно почувствовать себя одиноким даже в ночное время. Атмосфера полного хаоса! Подняться на Везувий, почувствовать энергию вулкана – это нечто необыкновенное. Амалфи, Позитано, остров Нуриева… И, конечно, их кухня с роскошными винами! Заметил в Италии, что люди там работают, чтобы жить. А не живут, чтобы работать. Подобное стоит взять на заметку. Англия стоит всегда стоит для меня отдельно.

Pl: Существует мнение, что интересней всего познавать страну глазами местных жителей. Близка ли эта позиция Вам?
И.С.: У меня есть места, в которые я влюбляюсь с первого взгляда. Первый вопрос, который себе задаю: хотел бы я здесь жить? Непроизвольно смотришь на всё не глазами туриста… Я так разочаровался во Франции. Всё, что на виду, – в цветах и роскоши. Но если начинаешь обращать внимание на мелочи и поднимаешь свой взгляд немного выше – разочаровываешься! Можно ехать по дорогам Франции в любое время суток, недели, месяцы, и 95%городов покажутся необитаемыми или погружёнными в летаргический сон. Всё это выглядело печально, и я не выделил для себя никаких хороших сторон. Даже Канны и Ницца! Это не для моего понимания отдыха и даже одиночества…

Pl: Есть ли место на земле, куда Вы мечтаете попасть? Где это?
И.С.: Южная Америка. Очень интересна Бразилия. Бразильцы максимально приближены к моему идеалу людей, поскольку они не обременены стрессами, злобой и конкуренцией.

Мне интересны 40-50 года прошлого века. Вкус и атмосфера жизни в Европе и Америке

Игорь Губерман, советский писатель, прославился благодаря емкой сатире в виде четверостиший – «гариков» и ненормативной лексике в период перестройки. Был диссидентом и активистом «самиздата» – пять лет сибирских лагерей. С 1988 года живет в Иерусалиме. Ироничный и наблюдательный автор «Гариков на каждый день», «Пожилых записок», «Путеводителя по стране сионских мудрецов», Губерман часто посещает страны постсоветского пространства, где дает авторские вечера.

Platinum: Игорь Миронович, почему среди евреев, по сравнению с другими национальностями, гораздо больше одаренных людей?
Игорь Губерман: Я думаю, это от Бога. Статистика оперирует так называемой кривой Гаусса – это линия, по которой изучают распределение вероятностей. У большинства народов кривая выглядит так: огромное количество средних людей там, где всплеск, и понемножку гениев и дураков на полюсах. У евреев завидное количество одаренных на одном полюсе и прорва идиотов на другом. Получается равновесие.
Евреи тысячелетиями вели чудовищную жизнь, полную гонений и расправ. По этой причине удавалось выживать только самым активным, умным, хитрым и способным. Это естественный отбор.

Pl.: Как Вы оцениваете собственный литературный талант, это результат долгого «хождения по пустыне»?
И.Г.: Я думаю, что любые дарования и способности – от Бога. Или от генов, что одно и то же. Талант, по моему мнению, можно закопать в землю, а вот развить его из ничего невозможно.

Pl.: Как человек, проживший достаточно сложную жизнь, сравнимую с библейскими странниками, в чем видите свое предназначение?
И.Г.: Если в жизни и есть смысл, в чем я сильно сомневаюсь, то он один-единственный – жить.

Pl.: А как же «посадить дерево, построить дом…»?
И.Г.: Мне в этом смысле ближе Диоген, который ничего не делал, жил в бочке и философствовал в свое удовольствие. В беседе с Александром Македонским на слова царя: «Проси у меня, чего хочешь!» последовал ответ: «Не засти мне солнца».

Pl.: «Многие знания умножают печаль». С возрастом не становится скучно жить?
И.Г.: Это правда. Но меня спасают друзья, с которыми я выпиваю и разговариваю, и уверяю Вас: разговаривать с поддавшим другом – это чистая роскошь. Я много читаю – гораздо больше, чем пишу. Всегда любил путешествия. Возможность съездить куда-то позволяет развеяться. По этому поводу замечательно выразился писатель Курт Воннегут: «Путешествие – это приглашение на танцы от Господа Бога». Точнее и сказать нельзя.

Pl.: Что еще относите к роскоши?
И.Г.: Не я сказал: «Без необходимого жить можно, а без ненужного нельзя». Встреча с хорошим человеком, устройство себе выходного дня посреди недели, неожиданно интересная книга, посланное Богом случайное удовольствие – это роскошь.

Pl.: А в своем доме окружаете себя роскошными предметами?
И.Г.: Если говорить о наиболее ценных для меня предметах быта, то это пепельница. Кровать. Стул. Письменный стол. Носовой платок. Стакан. Если есть бутылка, можно и без стакана. Больше назвать действительно нужных предметов быта не могу.

Pl.: Как человек литературного искусства Вы не можете замыкаться в спартанской «бочке». Что-то делаете для души, колитесь, что в сундуке?
И.Г.: Я коллекционирую живопись…

Pl.: Ну, наконец-то… хорошо, что не пепельницы!
И.Г.: К сожалению, в 1979 году государство отобрало мою коллекцию, теперь в Израиле я создаю новую. Я собираю картины незнаменитых художников – их статус для меня совершено неважен. Особенно милы примитивисты, у меня их довольно много. Я люблю наивную живопись. Мне хорошо от нее.
Модные художники-постмодернисты очень дорого ценятся. Что делать? Человечество, обладающее деньгами, по характеру фраеристское, пижонское, поэтому его надувают все, кому не лень. Мне иногда жаль это толстосумое человечество. А впрочем, они имеют то, что хотят. Я твердо убежден, что вкус – трудноуловимая субстанция, которая достается человеку каким угодно образом, кроме одного: за деньги купить ее невозможно.

Среди немыслимых побед цивилизации мы одиноки, как карась в канализации
И. Губерман

Евгений Голубенко – художник, сценарист, актер. Окончил Одесское художественное училище им.Грекова. Работает на Одесской киностудии. В 2004 удостоин премии «Золотой Овен» за лучшую работу художника в фильме «Настройщик». Неординарное, пронзительно искреннее суждение о своей профессии и блестящее умение владеть словом стало настоящим открытием для редакции Platinum.

Platinum: Уважаемый Евгений Иванович, когда Вы почувствовали, что художественное творчество – Ваш Дар?
Евгений Голубенко: Рисовал с детства, меня подбадривали репликами: «Молодец! В армии будет тебе лафа! Будешь оформлять альбомы дембелям и рисовать татуировки». Случайно, за компанию, попал в художественную школу. Там была конкуренция – много детей гораздо более одаренны от природы, чем я. Но главное, что там было, – это ощущение счастья. Мне нравились занятия рисунком, живописью, я полюбил своих педагогов. А желание стать художником, по моему, – это абсурд. Можно страстно желать танцевать, но не желание быть танцором или художником является двигателем поступков. Один мой друг мечтал стать кинорежиссером: белые брюки, шезлонг на берегу моря, куча народу на побегушках. Реальность профессии ему не понравилась. Буду ли я художником, понятия не имел. Если в поезде попутчики спрашивали, чем я занимаюсь, краснел от стыда. Слово «художник» в стенах училища было презрительно-ругательным.

Когда о Даре художника говорят, как о божественном провидении, у меня возникает много вопросов. Например, что делать с умением великолепно рисовать с натуры при врожденном отсутствии индивидуального мышления? У кого больше шансов: у человека со средними техническими способностями, но с интересным мировоззрением, или у самородка с «абсолютным глазом», но банально среднеарифметическими мозгами? А бывает еще хуже! Он рисует как бог, но ему скучно, не интересно этим заниматься. Он привык, чтобы его уговаривали, а его никто не заставляет.

Вопрос признания еще более темен. Я не видел ни одного художника, который бы на что-нибудь не жаловался. Даже Илья Глазунов, эталон успешности, всегда ноет, всегда чем-то недоволен и на всех в обиде. Сегодня я связываю понятие успеха только с коммерческой составляющей. Зарабатывание на жизнь и живопись разделил сразу после получения образования. Я имею навыки по охране складов, осветителя в театре, монтировщика сцены, машиниста угольной котельной, много лет успешно белил и красил интерьеры, заборы и подвалы в городе Одессе. Продолжил эти упражнения в декорациях на киностудии. Когда пришлось руководить этими процессами, личный опыт сильно облегчал общение с исполнителями.

Pl.: Называя Питера Брейгеля своим любимым художником, что ощущаете, глядя на его картины?
Е.Г.: Брейгель уникален своей современностью. Гениальный рисовальщик, мыслитель и философ, разговаривающий на языке живописи. При этом чувствуется такая щемящая, выворачивающая нутро ностальгия. Он – полная противоположность художникам, которые пользовались закодированным языком современной им моды.

Я занимался и скульптурой и коллажами, были периоды увлечения чистой абстракцией. Сейчас опять фигуративное люблю (теперь так называют все разновидности реализма). Нравится именно то, что в студенчестве вызывало наибольшее неприятие – так называемая «литературщина» в живописи. Может, поэтому опять рецидивный интерес к Брейгелю. Очень многих художников я разлюбил, а его нет, он меня не разочаровывает.

Pl.: Как Вы относитесь к «слабостям» творческих личностей?
Е.Г.: Слабости творческих личностей мне до лампочки. Это проблемы их родственников. Жен алкоголиков гениальная Людмила Петрушевская назвала «крестоносицами». В каком состоянии создавалось произведение искусства, интересовать может только психиатра. Я могу с уверенностью сказать только то, что в состоянии опьянения на строительных лесах делать нечего (имею в виду работу художников по росписи потолков).

Зарабатывание на жизнь и живопись разделил сразу после получения образования

Pl.: Можете ли взять кисть в руки и работать, потому что надо, или ждете вдохновения?
Е.Г.: Я не отношусь к категории нервноутонченных рефлексирующих натур. Вот отвечаю же я на Ваши вопросы только потому, что пообещал! Не ломаюсь, не капризничаю, то есть могу себя заставить. Что касается живописи, я сам себя избаловал. Очередь из покупателей у меня под дверью не стоит, и я как в анекдоте: могу копать, а могу и не копать.

Pl.: Много ли своих работ, которые «не получились», Вы уничтожили? И как происходит казнь «собственного дитяти»?
Е.Г.: Я не холерик истерический, если работа не получается – я ее переделываю. Не ломаю кисточки и не рву холсты. Лучше всего неполучившуюся вещь на пару лет спрятать с глаз долой. Может быть дело в несоответствии замысла и умения его воплотить. Тогда надо просто учиться, опять, как когда-то в художественной школе, терпеливо начинать с нуля.

Стены моей квартиры покрыты от пола до потолка коллажами и картинами (высота потолка пять метров). Во всех углах мои скульптуры и объекты. Абсолютно бесполезные вещи. Роскошь в чистом виде. Ими же забиты антресоли и чуланы. Есть у нас с Кирой и пара кошек. Практической пользы от них никакой – это тоже предметы роскоши, не иначе.

Pl.: Завершив картину, оставляете в ней «место» для фантазии зрителя или ставите все точки над «i»?
Е.Г.: Завершенная работа – понятие для меня условное. Я бы сказал не «завершенная работа», а «работа, которая выглядит завершенной».

Pl.: Музейные гиды всегда говорят: «Этой картиной художник хотел показать…» Вы всегда готовы объяснить, что Вы хотели показать?
Е.Г.: Поскольку я человек пишущий, то есть умею выразить свою мысль словами, естественно, могу наплести с три короба и про живопись и вообще, но в изобразительном искусстве есть компонент изобразительный (извините за тавтологию). У эскимосов есть двадцать названий для определения состояния снежного покрова, но и они не охватывают количества оттенков снега в природе. Я уже не говорю о том, как словами вы опишете изгиб криволинейной поверхности или фактуру почвы? Но, повторяю, поговорить могу, и мало встречал таких говорунов, как художники.

Pl.: Какими качествами должен обладать человек, созвучный Вашему мировосприятию?
Е.Г.: Он должен иметь голубые глаза.

Pl.: Работу художника в кино может оценить (увы!) только сообщество профессионалов: сценаристы, режиссеры, операторы… Большинству зрителей эта должность в титрах ни о чем не говорит. Бывает обидно от этого?
Е.Г.: Нет, мне не обидно. Тщеславие художника кино у меня отсутствует. Тяги к публичности, которой сейчас многие инфицированы, тоже не испытываю. Это у актера инструментом творчества является его тело. Есть политики, есть всевозможные Гуру и колдуны – им тоже, как и актерам, необходимо внимание зрителя. А есть изобретатели застежки «молния», пуговиц и прочего. Эти люди, в значительной степени меняя наш мир, остаются в неизвестности. Работа художника кино относится к этой категории. Когда Валентин Гидулянов, художник, у которого я начинал в кино как ассистент, похвалил мою работу в фильме «Два в одном», – я был счастлив. Похвала понимающего значит очень много. Конечно, иметь редкую профессию означает быть членом закрытого клуба профессионалов, но в этом есть своя прелесть.

Как словами можно описать изгиб криволинейной поверхности или фактуру почвы?

Pl.: Кого из художников кино в прошлом считаете великим?
Е.Г.: К сожалению, чем хуже фильм, тем заметнее работа художника. Гениальные фильмы Сергея Параджанова – это исторические притчи, сказки. Есть особая порода кинорежиссеров, которые являются и художниками одновременно: Параджанов, Эйзенштейн, Хамдамов. Есть режиссеры, изобразительная среда которых меня особенно волнует, но я не знаю имени художника. Куросава, к примеру, или фильмы Годара. Есть художники – признанные метры советского периода: Михаил Ромадин, Шавкат Абдусаламов. А вот Александр Сокуров лично занимается изображением, как оператор. По сути дела, он и есть художник своих фильмов.

Pl.: Каким образом Вы «подключаетесь к мозгу» режиссера, чтобы понять, что он хочет не на словах, а на уровне подсознания, ощущений?
Е.Г.: К мозгу режиссера я не подключаюсь, ни к мозгу, ни к его кровеносной системе. Я не вампир. Коллективный труд требует взаимопонимания, а оно образуется от вербального общения. Бесконечного, многократного обсуждения — оговаривания всех мелочей. Между режиссером, оператором и художником все до конца должно быть прояснено. Кино – штука очень дорогостоящая, и поэтому, если на съемочной площадке возникает ситуация непредвиденная, скорость принятия решения определяет уровень профессионализма каждого. Есть люди, которые от столкновения с неожиданностями впадают в прострацию. У меня, слава Богу, в ситуации экстрима восприятие обостряется, голова работает быстрее.

Pl.: Любите диктовать свои условия и жестко отстаивать свое видение той или иной сцены?
Е.Г.: Диктовать что либо имеет право только режиссер. Я должен ему помогать. Другое дело, что у художника есть узкая сфера его ответственности, куда соваться никто не имеет права. Это скучная, прозаическая область техники безопасности. На Одесской киностудии бывали смертельные случаи во время проведения подготовительных работ. А что касается разного видения, то кино снимается множеством дублей. В частности, очень часто вариант снимается по просьбе оператора.

Pl.: Сильно переживаете, когда встречаетесь с непониманием Ваших замыслов? Не связано ли это с тем обстоятельством, что Вы – соавтор сценария многих фильмов?
Е.Г.: Никаких «моих» отдельно взятых замыслов не существует. Вернее, какие-то пристрастия свои личные есть и у художника, и у оператора, но за конечный продукт все-таки отвечает только режиссер. Ему приходится все время «фильтровать базар», регулировать поток неконтролируемого творчества в головах окружающих. И тут есть свои профессиональные хитрости. Нельзя грубо отвергать заведомую ересь, потому что в следующий раз человек, которого шуганули, просто постесняется предложить что-то гениальное.

Pl.: С кем из режиссеров Вам работалось легко? Кто из зарубежных ближе Вашему пониманию кино как искусства?
Е.Г.: Я всю жизнь проработал с одним режиссером – со своей женой Кирой Муратовой. Участие в написании сценария дает особое, специфическое отношение к выбору натуры для съемок, например. Если я не нахожу написанного в сценарии объекта или мне не нравится имеющийся в наличии, я, как автор, легко меняю место действия. Я отношусь к сценарию как к основе, и только. Я привык участвовать в подборе актеров. А с чужим человеком все время боишься что-нибудь не то сказать, боишься превысить свои полномочия художника.

Хороших фильмов в природе существует гораздо больше, чем я могу физически просмотреть. Близок мне Бунюель, его специфический юмор. Смотрю «Новые времена» Чаплина в двадцатый раз и в финале всегда текут слезы. Меня умиляют издания типа «100 художников», «100 режиссеров». Всегда думаю о том 101 бедолаге, который не попал в обойму.

Pl.: На Ваш взгляд, настоящее кино умерло?
Е.Г.: Смерть настоящего кино – это бред. Это выдумки кинокритиков, потому что их развелось уже больше, чем хорошо снимающих режиссеров.