Зажгите свечи Arizzi

Настенный светильник Arizzi в ви­де подсвечника – настоящий арт-объект, который прибавляет интерьеру изысканность эпохи королевских балов, привносит в дом роскошный колорит дворцовых залов и помогает отвлечься от суеты со­временной жизни. Все элементы лампы Arizzi из новой коллекции 2013 года сделаны из латуни с драгоценным золотым покрытием «под старину». Итальянская фабрика Arizzi Mario&Figli была создана в 1980 году Марио Арицци, который достиг совершенства в обработке латуни, бронзы и меди. С тех пор мастера Arizzi изготавливают люстры, настольные лампы и бра вручную — от проектирования до создания мельчайших деталей каждой модели, что придает их творениям особую эксклюзивность и ретро-шик.

Уютная роскошь Matteo

Убедить себя встать с постели итальянского бренда Мatteo очень непросто. Изысканное белье изготавливают из роскошного текстиля, который ткут на ведущих фабриках Италии. Производство и дизайн-студия находятся в Лос-Анджелесе. Натуральные ткани обрабатывают органическими красителями, рецепты которых компания держит в строжайшем секрете. Постоянное сотрудничество между творческим коллективом студии и швейной мастерской дает возможность быстро реагировать на вызовы моды и получать качество, не имею­щее аналогов. Винтажный стиль, кружева и вышивка ручной работы, жаккардовое плетение египетской хлопковой пряжи и нежные пледы из тончайшего кашемира делают коллекции Matteo уникальными.

Император Диоклетиан променял власть на капустные грядки. Иоганн Штраус-сын презрел карьеру финансиста ради композиторского творчества. Постсоветский политический деятель и один из первых российских миллиардеров Герман Стерлигов после неудачной попытки баллотироваться в Президенты Российской Федерации переехал за город, сделавшись ярым борцом за чистоту экологии и здоровый образ жизни. Все трое вполне подпадают под современное понятие дауншифтинга.

Википедия определяет­ дауншифтинг, как «термин, обозначающий индивидуальную философию «жизни ради себя» и «отказа от чужих целей». В развитых капиталистических странах Европы и США под ним подразумевают замену достижения избытка материальных ценностей свободой творческой реализации и психологическим комфортом. В постсоветском обществе принято судить о человеке не столько по делам его, сколько по толщине кошелька и близости к государственной кормушке. А потому понимание сведено в основном к переселению жителей мегаполисов «под пальмы» некой развивающейся страны, характеризующейся дешевизной жизни и теплым климатом (особенно популярны Индия и Таиланд). При этом источником средств к существованию часто является сдача в аренду оставленной на родине квартиры.

У господина Стерлигова все с точностью до наоборот. Родившись, по его собственному утверждению, в семье дворянина и крестьянки, он с пяти лет «вкушал блага цивилизации» в «сердце сердца» — семья проживала в непосредственной близости от московского Кремля.

И, тем не менее, в юности Герман успел попробовать и солдатской каши, отслужив рядовым в железнодорожном батальоне, и трудового хлеба — работая токарем-расточником на автозаводе имени Ленинского комсомола. После чего случилось-таки год проучиться, и не где-нибудь, а в МГУ. Но после принципиального конфликта с преподавателем по истории КПСС высшее образование оборвалось, и, как оказалось, навсегда.

Это не помешало Герману Стерлигову в начале девяностых прошлого века вместе с братом создать первую товарно-сырьевую биржу под названием «Алиса», которая спустя три года выросла до размеров холдинга. Времена были смутные, перед высшим образованием отдавалось предпочтение предпринимательской жилке. У Стерлигова она развилась хорошо, потому доходы росли стремительно. Однако с 1993 года человека потянуло во власть.

Активная политическая и общественно-патриотическая деятельность вылилась в участие в предвыборных кампаниях: Герман Львович баллотировался на пост губернатора Красноярского края, после — в мэры Москвы и, в конце концов, предпринял попытку зарегистрироваться кандидатом в президенты Российской Федерации — все неудачно. После чего «бедный, как церковная мышь», как он сам себя назвал, выехал вместе с семьей из столицы «на вольную жизнь» в свои частные лесные владения в Можайском районе.

В настоящее время Герман Стерлигов утверждает, что содержит семью, а у них с супругой Аленой пятеро детей, на средства, выручаемые от продажи хлеба, который выпекает в собственном подсобном хозяйстве. Но «попутно» организовал в Москве Антикризисный центр, начал чеканку собственной золотой монеты, основав одноименную Группу компаний, стал председателем Совета директоров Международной резервной расчетной системы…

Не бреющий бороды из религиозных соображений, дауншифтер Стерлигов создал — ни больше и ни меньше — собственную тео­рию управления государством. Суть ее, если постараться истолковать таковую одной фразой, — объединение славян в единую европейскую державу Киевская Русь со столицей в Киеве, наделение древнеславянского языка статусом государственного и расселение перенаселенных мегаполисов на давно не паханные земли Среднерусской равнины с целью выращивания в мелких крестьянских хозяйствах экологически чистых продуктов. Эти продукты должны стать главным пунктом в статье державных доходов, поскольку во всем прочем цивилизованном мире, по утверждению господина Стерлигова, сельскохозяйственные угодья сплошь отравлены химическими веществами.

Касательно окружающей среды, основную задачу в деле ее охраны от загрязнения утопический реформатор видит в прекращении добычи полезных ископаемых, в первую очередь нефти и газа. Надо заметить, что этот человек, похоже, свято верит в то, что говорит. Он прикладывает немалые физические, финансовые и моральные усилия для воплощения своей теории в реальность. То есть открыто призывает славянское население к массовому дауншифтингу.

Все это могло бы радовать, вдохновлять или, возможно, умилять «трезвые умы» совершенно недавно — в конце прошлого столетия — разом опьяневшие от духа европейской цивилизации вследствие обрушения «железного занавеса». Но есть в красивой тео­рии та маленькая червоточинка, которая всегда является причиной гибели колоссов. Имя ей Человеческий Фактор. Время послушных «винтиков» кануло в Лету.

В Европе и России первой трети прошлого века произошел мощный духовный всплеск, вбросивший в сокровищницу мировой культуры немало значительных произведений во всех видах искусства. В Европе это явление назвали Fin de si cle (Конец света), в России, с легкой руки Анны Ахматовой, — Серебряным веком, подразумевая, что Золотым был век Пушкина.

Скорее всего, в определении этого периода точнее оказались французы. Конец света давно наступил, о чем свидетельствует массовое и всемирное снижение интеллектуального и культурного уровня народонаселения Земли, остановить которое никто не в состоянии.

У них у всех — или почти у всех — судьбы начинались вполне тривиально: первые «прекрасные порывы» юных душ гармонично накладывались на «одолженную богом» ге­ниальность… Но все в одночасье попали под неотвратимый вал революционного цунами, большинству видевшимся тогда очищающим.

Марина Цветаева, Анна Ахматова, Иосиф Мандельштам, Александр Блок, Владимир Мая­ковский, Сергей Есенин, Николай Гумилев, Константин Бальмонт, Борис Пастернак, Илья Эренбург… — к счастью, их было немало. Серебряный век русской поэзии назван по аналогии с Золотым веком поэзии пушкинских времен. Удивительно, что один отстоит от сегодняшнего дня на сто, а другой — на двести лет. Как то потомки назовут сегодняшнее сумасбродство — Эпохой медных лбов или Веком айпадового полурас­пада? Но сейчас не об этом.

Как известно, без трагедии нет поэта. Более трагичную плея­ду, чем поэты Серебряного века, сложно себе представить. Ах, если бы дело было только в неразделенной любви, как у романтичного средневекового Петрарки, или муках изгнанника, ностальгирующего по родине подобием незабвенного «летописца адовых кругов» Данте… Преследовали, чернили, запрещали печататься (чем обрекали на голод и нищету — они ведь ничего другого делать не могли, хотя, вполне возможно что умели), отправляли в лагеря, унижали всеми средствами.

Одни сумели приспособиться, добровольно — частично или полностью — отдавая свою музу на «изнасилование» новой властью. Но такие служили за плату. Другие — особо чувствительные и ранимые — кончали жизнь самоубийством, как Цветаева, Есенин, Маяковский. Кто‑то правдами и неправдами спасался от тирании «демократичного пролетариата» бегством за границу, как, например, Бальмонт. Кто‑то уходил в нищету и аскетизм, приобретя «подпольный» статус и печатая стихи в самиздате, где списки от руки с десятка машинописных оттисков расходились миллионами экземпляров. Побывав в Санкт-Петербурге в музее-квартире Анны Ахматовой, легко убедиться в том, что она — эталон аскетического мученичества. Лучше ли это, чем сгинуть в ГУЛАГе, как это случилось с Мандельштамом, или вдруг стать «врагом народа», подлежащим немедленному расстрелу, — именно такая участь постигла ее мужа Николая Гумилева? Тогда никто не знал, что такое дауншифтинг, а знать, что такое свобода выбора, было смертельно опасным.

Кто уничтожил нынешних великих поэтов? Почему их нет? И вообще: что во все времена заставляло людей становиться поэтами? Ведь ни сиюминутной славы, ни сколько‑нибудь ощутимого дохода, а масса лишений, включая потерю покоя и здоровья. Склонность к тунеядству? Но чаще всего они творили почти круглосуточно, потому что у музы нет нормативов рабочего времени. Обостренное чувство свободы? Возможно.

Откуда же оно берется, это чувство? У людей разного происхождения, достатка, учености, разной судьбы. Может быть, существует «микроб», действующий выборочно — только на поэтов? «Микроб» свободы.
И все‑таки прослеживается одна интересная закономерность: большинство поэтов Серебряного века побывали в Париже. Кто эмигрантом, кто студентом Сорбонны, кто случайно — проездом. Случайностей ведь не бывает. Одним город понравился, другие его невзлюбили с первого взгляда — равнодушным не оставил ни одного. Они все после об этом писали — в дневниках, стихах, прозе.

Париж. Город, в котором кровавые революции и «модная законодательность» — две стороны одной медали, а воздух, кажется, пьянит, как шампанское. Город школяров, гурманов и танцовщиц кабаре, родина импрессионизма, «постамент для Эйфелевой башни»… Череда определений нескончаема, но заменима одной фразой: город, дарующий внутреннюю свободу.

Пусть несогласные с очередной попыткой разобраться с историческим и культурным явлением сочтут изложенное шуткой. Но пусть заодно вспомнят о вечности, которая все расставляет на свои места: потомки помнят имена поэтов и забывают тиранов, отравивших существование гордым и ранимым служителям пера.

На Галерной чернела арка.
В Летнем тонко пела флюгарка.
И серебряный месяц ярко
Над серебряным веком стыл…
Анна Ахматова, «Поэма без героя».

Дауншифтинг по-королевски

С 1350 по 1359 годы Испанией правил король Педро, которого называли Жестоким. Сей монарх любил искать приключения на улицах ночной Севильи. Однажды в глухом переулке он затеял ссору с неким гражданином, в результате чего состоялся поединок, и незнакомец был убит. Никто не обратил бы на случившееся никакого внимания, если бы незадолго до этого тот же самый Педро не издал указ, гласивший, что всякий уличенный в поединке будет обезглавлен. На беду короля, в злосчастном переулке его увидела и узнала какая-то старушка. На следующий день дежурный офицер явился к Педро с докладом о ночном происшествии и о том, что убийца известен. «Отрубить ему голову!» — тотчас велел правитель. Офицер выхватил меч и отрубил голову… статуе, изображавшей короля.

Дауншифтинг для фуа-гра

Понижение статуса этого изысканного деликатеса произошло в ресторане авторской кухни Лас-Вегаса Fleur de Lys, где однажды он оказался «зажат» между двумя тривиальными «бигмаковскими» булочками. Однако цена в 3900 евро за «перекус на скорую руку» может ввести в ступор даже весьма состоятельного любителя фастфуда. Подавая блюдо в таком виде, его автор, очевидно, хотел удовлетворить тоску миллионеров по дням юности, когда они карабкались вверх по социальной лестнице, а хот-доги, бигмаки и кока-кола составляли их основной рацион питания. Впрочем, бутылка французского Chateau Petrus 1990 го­да в бокалах Ichendorf Brunello, подаваемая к трюфельно-печеночному «гамбургеру», все расставляет на свои места.

Дауншифтинг Россини

Композитор, которого Пушкин назвал «упоительным Россини», вошел во все музыкальные энциклопедии мира как создатель 39 великих опер. Но однажды случилось непредвиденное: автор «Севильского цирюльника», «Золушки» и «Вильгельма Телля» вдруг бросил все и уехал в Париж. Как все полагали, «на покой». Вскоре, однако, обстоятельства прояснились: во второй половине жизни страсть к музыке в душе Россини была повержена иной — кулинарной! В результате в мировую поварскую практику вошли «Турнедо Россини», его рецепт жареной курицы, блюда из яиц, паста «Россини» и многое другое, рожденное гением итальянца. Говорят, что плакал великий композитор и кулинар всего два раза в жизни — когда слушал игру Паганини и когда уронил в озеро фаршированную индейку.

Поправ убежденность в том, что нехорошо читать чужие письма, в приложение к ушедшим гениям обретаем дополнительную возможность осознать их величие.

Кто такой Лев Толстой, знают, кажется, все, включая аборигенов Австралии. Но только единицы из ныне живущих продолжают всерьез интересоваться его парадоксальной личностью — человеком, который до конца своих дней находился в поисках счастья.

Отчисленный из Императорского Казанского университета, Лев Толстой всю жизнь занимался самообразованием. Выйдя в свет, пристрастился к картежной игре, но вовремя спохватился и пошел служить в действующую армию, где даже был награжден за боевые заслуги. Глубоко верующий человек, Толстой отрекся от церкви и за «дерзость» иметь собственное мировоззрение был с сожалением объявлен Святейшим Всероссийским Синодом отпавшим от церк­ви. Великий писатель мирового и вневременного масштаба, он напечатал первое произведение, будучи двадцати четырех лет от роду, что в XIX веке квалифицировалось, как «очень поздно».

Писатель всю сознательную жизнь, то есть с юности, вел дневники, в которые заносил свои наблюдения и умозаключения. Он состоял в постоянной переписке со множеством значительных личностей своего времени. Благодаря этому можно достоверно проследить становление его характера, ход перемен в мировоззрении.

Самое любопытное, что идеи Льва Толстого в последние годы жизни напоминают социалистическое учение, хотя, в отличие от социалистов, он был убежденным противником революции: путь к человеческому счастью видел не в социально-экономических переменах, а в нравственном самосовершенствовании каждого человека. Умеренность желаний, скромная, чуждая роскоши жизнь, освобождение от страстей — таковыми, согласно Толстому, должны быть нравственные ориентиры. Граф, сте­сняющийся своего богатства, — ну чем не дауншифтер?

Стремление к простоте и определенная назидательность ярко проявились в творчестве позднего Толстого, то есть с 1889 по 1899 год. Извращенность жизни людей и общественного устройства становится его излюб­ленной темой — выстраданной и глубоко осмысленной. Повесть «Отец Сергий» — история человека крайне самолюбивого, приходящего через искушение плотью к простой смиренной жизни нищего странника. Пьеса «Живой труп» — о косности законов и власти, принуждающих опостылевших друг другу супругов к совместному сосуществованию. Сюжет повестей «Смерть Ивана Ильича» и «Хозяин и работник» — духовное преображение на пороге вечности.

В это же время Толстой работал над своим последним романом «Воскресение». И здесь в основе сюжета — нравственное возрождение падших душ. Изображая целую галерею персонажей из разных сословий — сановников, уголовных преступников, революционеров, автор выступает в роли безжалостного судьи общественного и государственного устройства. Ах, где бы сегодня взять такое «зеркало русской революции», как наименовал писателя «дедушка» Ленин?

С начала 1880‑х нарастает взаимное отчуждение в отношениях Толстого с женой и сыновьями. Писатель испытывал мучительный стыд из‑за богатства, которым обладал. Расхождение между учением, призывающим к отказу от богатства, и собственным образом жизни было для него нестерпимо тяжким.

Предоставив жене полную свободу на ведение хозяйства, он разделил все свое имущество между ней, сыновьями и дочерями. Точнее будет сказать, что Лев Николаевич поначалу намеревался раздать нуждающимся все свои мате­риальные блага и средства, но этому воспрепятствовала угроза жены объявить его сумасшедшим и учредить над ним опеку. Софья Андреевна Толстая была чужда философствованию, она трезво смотрела на жизнь, отстаивая интересы благополучия семьи и обеспеченную будущность своих детей. В то же время Лев Николаевич Толстой «глазом не моргнув» предоставил всем издателям право на свободное печатание любых своих сочинений, вышедших после 1881 года, поскольку считал этот год началом собственного нравственного перелома.

Одно из самых удивительных заблуждений — что счастье человека в том, чтобы ничего не делать

Ощущая невозможность сохранения мира в семье и желая в полной мере последовать идеалу опрощения и трудовой жизни, Толстой покинул свою усадьбу в Ясной Поляне. Писатель намеревался ехать на юг, думал начать крестьянствовать. Но количество прожитых лет и истощенное нервными передрягами здоровье воспрепятствовали его намерениям. Лев Николаевич скончался 7 ноября 1910 года на станции Астапово Рязанской губернии… Ни гениальность, ни дауншифтинг счастья и бессмертия не гарантируют.

Термины «кикдаун» и «дауншифтинг» пришли из автомобильного мира. Кик­дауном называют резкое нажатие на педаль газа, в результате чего автоматическая коробка переходит на пониженную передачу, чтобы быстро увеличить скорость при обгоне. Дауншифтинг — это когда надоело нестись по трассе на предельной скорости, зря жечь бензин — когда вы решили, что никуда спешить не надо, то есть сбавить обороты двигателя.

Кикдаун остался там, где ему и положено быть, — под педалью газа, а дауншифтинг превратился в философскую парадигму людей-пофигистов. И снова эту «гадость» всему миру подкинула Америка. Аутсорсинг и высокие технологии на Западе начали быстро ликвидировать офисный «планктон». Средний класс — то, чем всегда гордилась страна «свободы» и «равных возможностей», стал исчезать просто на глазах. Тем, кому удалось подняться наверх и добиться повышенных зарплат, стали задумываться, что «лишние» деньги тратятся на вещи, которые не нужны. Они стали чувствовать себя, как в тюрьме с открытой дверью — хочешь, вертись как белка в колесе, нет — выходи из камеры. Но тут оказалось, что большинство профессий среднего класса, которые существовали еще 20 лет назад, больше не нужны и выходить некуда, но… можно выпрыгнуть. Если жизнь дается один раз, зачем выжимать из себя все соки?

Таким образом на берегах теплых океанов появились молодые люди-дауншифтеры с приличным капиталом или без него (сдали, например, свою убогую «двушку» в аренду), у которых истончаются пальцы и высыхают мозги.