По мнению Франсуа де Ларошфуко, «люди охотно молчат, если тщеславие не побуждает их говорить». Возможно, это изречение и положило начало созданию коллекции Vanity, что переводится с английского как «тщеславие».

Немецкая фирма Rosenthal основана в 1879 году и первоначально была обычной фабрикой, выпускающей фарфоровую посуду. Но производство стремительно развивалось, росли качество и художественная ценность изделий, а одновременно с ними — признание и спрос. Компания стала первой из производителей фарфора, кто ввел обычай ставить печать со своим наименованием на выпускаемой продукции.

1993 год положил начало сотрудничеству компании Rosenthal с известным итальянским Домом моды Versace. Линия Rosenthal meets Versace узнаваема экстравагантным, великолепно выполненным полноцветным декором и драгоценными аксессуарами. Источником создания новой роскошной коллекции стало множество идей от итальянского дизайнера Джанни Версаче, которому удалось соединить в оформлении изделий традиции и современность.

Дуэт Розенталь и Версаче в очередной раз представил вещи, достойные не только откровенного восхищения любителей изящества, но и того, чтобы пополнить коллекции искушенных знатоков. Обозначить причины успеха Vanity — все равно что разгадать тайну гения. Может быть, это сложный дизайн, напоминающий изысканную отделку интерьеров времен расцвета барокко, или завораживающе экстраординарные узоры насыщенно-синих и золотистых тонов…

«Красота — выше гения, потому что не требует понимания». Оскар Уайльд

Эстеты и ценители, а также все те, кто настро­е­ны скептически в отношении шедевров из фарфора, могут убедиться в собственной правоте или раз­веять последние сомнения, посетив бутик Rosenthal в Торговом центре «Донецк Сити».

Бренд Clive Christian давно стал синонимом классического и неоспоримо роскошного дизайна. Возможно, это отражение богемного образа жизни сэра Клайва Кристиана в свингующем Лондоне.

Один из самых богатых дизайнеров мира британец Клайв Кристиан родился в Чешире. Учился, по собственному признанию, весьма посредственно. Зато по окончании вуза приобрел компанию, существовавшую в Соединенном Королевстве более 200 лет, и, взяв девиз «Слава — светоч благородной души», наладил выпуск элитной мебели, стилизованной под классику английского декора.

Успех бизнеса в сегменте Luxury, по мнению Клайва Кристиана, имеет три составляющих: первая — качество и богатый декор, вторая — отсутствие потаканий изменчивой моде и третья — красота. Судя по тому, что титул сэра и собственный герб дизайнер получил из рук королевы, представления о красоте Елизаветы II и Клайва Кристиана совпали.

Мебель Clive Christian — это слияние предметного дизайна и архитектурных канонов, а визитной карточкой фирмы стал викторианский стиль кухонь, привнесший роскошь в комнату, прежде строго функциональную.
Примечательно, что сэр Клайв за всю жизнь дал лишь пять интервью, считая, что продукция его компании в рекламе не нуждается.

Период зарождения христианства уместнее назвать римской перестройкой, предшествовала которой эпоха невероятного падения нравов. Череду властителей, каждый из которых был кровожаднее и извращеннее предшественника, — Тиберий, Калигула, Клавдий… — логично завершил тот, чье имя, согласно древнеримской нумерологии, давало «число зверя» — 666 — Император Нерон.

Более мерзкого семейства Рим не знал. «Наигнуснейший человек» Гней Домиций Агенобарб, как отзывались о нем все, кто его знал, и жену себе выбрал под стать: правнучка императора Августа, прелестная тринадцатилетняя Агриппина была столь крутого нрава, что даже он предпочитал держаться от милой женушки подальше. А узнав о появлении наследника, с усмешкой произнес: «От нас с Агриппиной могло родиться только чудовище…».

Мальчика назвали Нерон (37 – 68 гг. н. э.), и его биография — отличный пример того, как формируется властитель-тиран. Рожденный матерью, вся жизнь которой была подчинена маниакальной и ненасытной жажде власти, Нерон стал свидетелем множества заговоров и тайных убийств. Он с детства был обуреваем тщеславием и манией величия. Ростки наследственных пороков заботливо взращивались подобострастным окружением. Покуда дитя росло, ему всячески внушалось, что он красив как бог. Когда Нерону-отроку пришлись по душе занятия искусствами — сочинительством, пением, музицированием, театральными представлениями, — его осыпали похвалами и овациями по малейшему поводу и без оного.

Страсть к лицедейству обнаружилась у Нерона рано. Юношеские игры сменялись цирковыми скачками, за ними следовали театральные представления, плавно переходящие в гладиаторские бои. Под общий рев восторженной толпы никто и не заметил, как увлечения юного императора постепенно стали пятнаться кровью. Очень ревниво относясь к своим «победам», Нерон придумывал новые состязания, в коих всегда сам объявлял себя победителем, а сильных конкурентов убирал с глаз долой. Постепенно в театр­ превратилась вся его жизнь, а империя стала удобной сценой, на которой полубезумный актер разыгрывал свои трагедии.

Наглость, распущенность, жес­токость его поначалу казались незаметными, хотя попросту были тщательно скрываемы. Каждый вечер, едва смеркалось, Нерон надевал парик, войлочную шапку и слонялся по кабакам или бродил по бесконечным переулкам. Забавы его были не безобидны: встречных людей он просто избивал, а при сопротивлении убивал и сбрасывал в сточные канавы. Вламывался в питейные заведения и грабил их, причем у себя во дворце устроил рынок, где захваченная добыча продавалась, после чего выручка пропивалась. После того как однажды оскорб­ленный им человек основательно намял ему бока, Нерон окружил себя толпой «единомышленников» и продолжил развлечения с удвоенным рвением.

Вскоре дурные наклонности, усиленные вседозволенностью, окрепли окончательно: Нерон перестал шутить и прятаться и бросился, уже не таясь, в еще худшие пороки. Он твердо был убежден, что нет на свете человека целомудренного и хоть в чем‑нибудь чистого и что люди лишь таят и ловко скрывают свою греховность, поэтому тем, кто признавался ему в разврате, он прощал и все остальное…

Не абсурдно ли: правитель-интеллектуал, воспитанный величайшим из философов — Сенекой — и окруженный друзьями-соратниками не менее образованными, нежели он сам, проповедовал не созидание, а разрушение. Душ и умов человеческих — в первую очередь, римской государственности — как неминуемое следствие.

Нерон превратил жизнь величайшей державы в пошлый карнавал разнузданности, где роль римской императрицы исполнял красавец-раб, жены почтенных сенаторов были отправлены в римские бордели, а грех объявлен добродетелью. Арены римских амфитеатров были сплошь залиты кровью христиан­ских мучеников — они ведь посмели проповедовать аскетизм и смирение. Религией объявлен римский «шоу-бизнес», а Нерон — ее богом. Все это не просто терпел, но славил великий цивилизованный народ. Более того, главный моралист века философ Сенека стал министром под началом этого величайшего из злодеев, заложил традицию сотрудничества интеллекта и тирании, которая с новой силой проявляется на фоне нынешней смены тысячелетий…

На тридцать втором году жизни, окончательно приведя государство в упадок, преследуе­мый наконец‑то прозревшими и взбунтовавшимися подданными, Нерон покончил с собой. Ликование по этому поводу в народе было таково, что даже рабы и чернь бегали по всему городу во фригийских колпаках. Но были и те, кто еще долго украшал его гробницу цветами и выставлял на трибунах-рострах его статуи и эдикты, в которых говорилось, что он жив и скоро вернется на страх своим врагам.

Похоже, что те эдикты были пророческими: тень Нерона бродит по миру через два тысячелетия, она вездесуща и многолика. «Имеющий очи да увидит, имеющий уши да услышит». Только вот беда‑то: фригийские колпаки нынче не в моде…

Должно же было однажды снизойти просветление, и — снизошло. И просветленные поняли, насколько это великий и благородный человек. Жертвенный до героизма. А ведь достаточно было лишь осознать гениальность и блистательность исполнения михалковского замысла… Тем, кто не понял, посвящается эта статья.

Незадолго до премьеры одиозного продолжения «Утомленных солнцем-2» Никита Михалков прибыл в столицу Украины с целью подогревания зрительского интереса к «Великому фильму Великого режиссера». Встречи начинались в весьма характерной для их героя манере: в зале гас свет, и на экране проецировался ролик с небольшим, но знаковым отрывком из «Сибирского цирюльника»: Михалков в роли царя выезжал принимать присягу на верность у молодых офицеров — на белой лошади… Все сидевшие в зрительном зале, кто обладал хоть толикой чувства юмора, смеялись и били в ладоши. А как могло быть иначе?

Михалкову трудно отказать в признании его родовитости, таланта и трудолюбия. Но одновременно нельзя и не ожидать «буйной поросли» тщеславия у человека подобного происхождения и окружения. Прадед — гениальный художник Василий Суриков, дед — не менее талантливый Петр Кончаловский, отец — создатель трех гимнов СССР и детский поэт, старший брат — режиссер с мировым именем. Да… тут не только за место под солнцем пришлось бороться, но, в первую очередь, доказывать, что «на детях гениев природа не отдыхает» и что «мы сами с усами». Не безрезультатно, конечно, особенно в отношении усов.

Начиная с «Я шагаю по Москве», будучи студентом, Никита изо всех сил старался выглядеть особенным, вел себя с окружающими надменно-холодновато, требовал на съемках подать ему черную «Волгу» и просил повышения гонорара. Немногим позже ему стал дорог имидж отличного семьянина, но в первом браке тщеславие преобладало и пара развелась.

Он как‑то очень быстро стал «лучшим и талантливейшим». В одночасье забыв, как мучился когда‑то у школьной доски, не понимая математику, как бегал за водкой для старшего брата, как был изгнан из Щукинского училища за то, что снимался в кино…

Первая самостоятельная режиссура — «Свой среди чужих, чужой среди своих» — вызвала как восторг, так и резкую критику ревнителей исторической истины. По поводу «Рабы любви» поговаривали, что картина успехом обязана режиссеру Рустаму Хамдамову, начинавшему ее снимать. «Неоконченная пьеса для механического пианино» — снята блестяще, но… шестым чувством понимаешь: не любит режиссер чеховских героев, считает их «людишками». Так — во всем и всегда. Не говоря о более поздних работах с явным «голливудским» уклоном в стиле «а-ля рюс».

В чем никак нельзя отказать творческому дару Никиты Михалкова — в умении раскрутить российский государственный бюджет на бабки. Кто же он? Гений? Тогда вполне естественна полярность мнений, ведь гений не может быть одно­значным, особенно если учесть непременно присутствующий особый процент мнений «ретроградов» и — еще больший — завидующих дилетантов и бездарей. Злодей? Значит, покусившийся на самое святое: человеческие чувства, искренностью которых он гениально злодейски жонглирует в каждой своей работе.

Вслед за чеховским произведением Михалков блестяще экранизировал роман «Обломов», подведя под него собственную трактовку классики и собрав «букет» артистических талантов. Да, с ним любят работать многие актеры, хотя он требователен и непрост.

После «Оскара», полученного за первых «Утомленных солн­цем», он и вовсе «заматерел». Число противников, конечно же, увеличилось, но что они могут сделать, когда Михалков — колосс нерушимый — даже не смотрит в их сторону, возглавляя все, что только можно возглавить в кинематографическом мире.
Вопрос: какие пороки особенно характерны для нашего общества? Да все то, чему целиком и полностью соответствует образ Никиты Сергеевича: чинопочитание, унижение человеческого до­стоинства, преклонение перед государством и властью, неважно какой… и прочая, и прочая — до бесконечности.

Ужас в том, что люди ко всему этому привыкли, а привычное уже как будто перестает быть ­безобразием — его просто не замечают. Не то чтобы от этого было трудно освободиться, но даже как‑то и мысли о подобном очищении не возникает.

Талантливый актер и режиссер создал такой образ, в котором все эти пороки утрированы до абсурда. В реальности таких людей не бывает — но волшебная сила искусства способна создавать подобных персонажей. Главное, чтобы хватило таланта. Михалкову хватило.

Трагизм в том, что наградой за талант должны стать не аплодисменты, а страшная кара: разъяренные зрители растерзают артиста. Любой другой исход будет провалом. Героизм Никиты Сергеевича в том, что он идет на это: удар ногой в лицо беззащитного человека в прямом эфире, «налог на болванки», милицейская «мигалка», змеи для охраны поместья, многомиллионные претенциозные фильмы… Это все — оплеухи народу: «Восстаньте же, наконец! Вспомните, что вы люди, не позволяйте с собой так обращаться!».