Когда-то Анна Ахматова в разговоре с Фаиной Раневской сказала: «Вам, Фаиночка, одиннадцать лет и никогда не будет двенадцать, а Пастернаку всего четыре годика». Фразу поэта о поэте не стоит воспринимать буквально. Но с фотографий Бориса Пастернака не стереть его особенный взгляд — не то испуганного, не то обиженного ребенка.
«Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку».
Б. Пастернак, «Гамлет»
Поэт рождается не в первом крике, не в первом стихе, но в первой боли. И только тогда становится совершеннолетним, когда каждая строчка его понесет в себе эту боль, смущая ею сердца и души, взрывая самые инертные сознания, будучи революционной в своей новизне, искренности и единственности. Истинный Поэт — «вечное дитя». Даже в сетке морщин и густо выбеленный сединой. До такой степени восприимчива, любознательна и ранима вся его сущность.
В семье Пастернака отец — художник, мама — пианистка. Казалось бы — творческий путь определен с рождения. Если бы в жизни все было так просто. Борис и художественные азы постиг. И настолько сильно увлекся музыкой, особенно под влиянием обожаемого учителя А. Н. Скрябина, что подумывал стать композитором…
Юность переменчива, словно весенний ветер, и ее максимализм неизмерим никакой мерой. Пастернака удручало отсутствие у него абсолютного слуха. И вчерашний романтичный гимназист неожиданно для всех поступает на юридический факультет Московского университета, а через год… переводится на философское отделение исторического факультета.
В жизни странности есть — случайностей нет. Однажды Борис неловко упал с лошади и сломал ногу, которая впоследствии неправильно срослась. Это, как заметил он сам, «освободило» его от участия в двух войнах — Первой мировой и гражданской.
От революции не могло освободить ничто. Можно было, конечно, эмигрировать вместе с родителями в Германию или еще куда-то. Но мятежной и ищущей душе вслед за композитором и философом явился Поэт.
«На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Авва Отче,
Чашу эту мимо пронеси».
Б. Пастернак, «Гамлет»
Борис Пастернак — самый «классический» из поэтов Серебряного века, признанный всеми и вся, один из «Великой четверки» — Ахматова-Мандельштам-Цветаева-Пастернак — стал превозносим чуть ли не с первого стихотворения. Хотя сам он очень не любил быть «на виду». Удивительно? Нисколько. Если знать хотя бы одно определение, которое поэт дал своей жизненной позиции: «Я не хочу лезть в драку, я хочу писать стихи».
Поражает другое. Пастернак не был заангажирован ни революционным процессом, ни советской властью. У него нет произведений, превозносящих коммунистические идеи и вождей переворота 1917 года. В то же время — особенно после смерти Маяковского — его «негласно», как все тогда и происходило, провозглашают «первым поэтом» Страны Советов. Даже отправляют представлять ее в Париже на антифашистском съезде.
«Все мы стали людьм и настолько, насколько научились любить и понимать других». Борис Пастернак
И уж вовсе заводит в тупик тот факт, что в разгар жестоких сталинских репрессий «вождь всех времен и народов» собственноручно вычеркнул Бориса Пастернака из списков людей, арест которых намечался, со словами: «Не трогайте этого небожителя».
К «революционным», наверное, можно было бы отнести поэму Бориса Леонидовича «1905» о первой из российских революций, спровоцированной расстрелом мирного шествия в Петербурге 9 января означенного года, названным впоследствии Кровавым воскресеньем. Можно было бы — если не читать поэму…
Борис Пастернак на протяжении всего своего творчества находился в борьбе с самим собой. Не стала исключением и история с «1905». Ее высоко оценил Максим Горький, и автор был несказанно рад этому. Но позже глубоко разочаровался в своем творении, назвав его «сделкой с совестью». Как никогда не простил себе того, что вместе с другими не сгинул в сталинских лагерях, что не сумел защитить погибших друзей, что «всю жизнь писал не то и не так». Из этой душевной маеты, по сути, и выросло главное произведение Пастернака, каким он и сам его считал, — роман «Доктор Живаго».
«Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь».
Б. Пастернак, «Гамлет»
Как его только не называли: «сенсация века», «роман, который убил своего автора», «гениальная неудача», «символизм после символизма», «злобный пасквиль на социалистическую действительность»… Пастернак называл роман «сказкой».
Что же это было и есть на самом деле? Проза гениального поэта, чуть ли не единственного, кого миновала «сталинская мясорубка». Текст в шестьсот страниц, написанию которого автор посвятил десять лет жизни. Книга, которая не могла не появиться, ибо русскую историю первой трети ХХ века кто-то должен был осмыслить с позиций символизма, проявив внимание не к событиям, а к их первопричинам, с учетом всего, к чему эти события привели. Произведение, раскритикованное «вдоль и поперек» большинством коллег-литераторов, поскольку не укладывалось ни в какие литературные каноны. Самое главное — роман, изданный и мгновенно ставший бестселлером за рубежом, был запрещен в СССР.
Сегодня объяснение выглядит просто: Пастернак писал правду, ту, что видел и пережил сам. С одним «но»: его главный герой Юрий Живаго жил не так, как сам автор, а как Пастернак хотел бы прожить. Книга написана не о людях и событиях, а о тех силах, которые управляли и людьми и событиями. «Доктор Живаго» — притча, полная метафор. Частная логика биографии поэта организует реальность ради того, чтобы на свет появились шедевры, — единственное оправдание эпохи. Эта мистическая мысль выглядит приблизительно так: вся русская революция затеялась для того, что Юрия Живаго надо было свести с Ларой, чтобы осуществилось чудо их уединенной любви в Варыкине, чтобы написаны были «Зимняя ночь», «Свидание», «Рождественская звезда» и все остальное поэтическое наследие романа. Не человек служит эпохе — эпоха развертывается так, чтобы человек осуществил себя с наибольшей выразительностью и свободой.
«Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить — не поле перейти».
Б. Пастернак «Гамлет»
Почти все исследователи и многие современники задаются вопросом: почему Пастернак, уцелев в тридцатые годы, был затравлен в пятидесятые? Ответ, возможно, такой: Сталин ценил и уважал цельные натуры, которым сам давал такое определение. Жизнь Пастернаку спасла именно его «прямолинейность» и бескомпромиссность в глазах вождя.
Что происходило в пятидесятые? Хрущевская оттепель, парадокс которой заключался в том, что для творческих личностей она представляла большую угрозу в отличие от серости, конформистов и приспособленцев с фигой в кармане. Честность не поощрялась. Автора, без благословения партийной верхушки напечатавшего роман за границей, заимевшего притом оглушительный успех и осмелившегося получить Нобелевскую премию, простить было невозможно. Печатать книгу «вдогонку за загнивающим Западом» — значило признать за социалистическим строем поражение. Потому поступило указание: немедля стереть «грязного провокатора» и его произведение с безукоризненного лика «лучшего из государств». Повсеместно и единогласно серость проскандировала: «Не читал, но осуждаю»…
P. S. После смерти Бориса Пастернака, очень скоро последовавшей за организованной травлей поэта, бывший в ту пору у власти Н. С. Хрущев все-таки прочел опальный роман и… не нашел в нем ничего антисоветского.
«Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты».
Б. Пастернак, «Гефсиманский сад»