Фильм Ренаты Литвиновой «Последняя сказка Риты» наделал много шума. Его неоднозначная оценка возбудила зрительский интерес, а попытки журналистов докопаться до истины ни на йоту не приблизили к тайне этой удивительной женщины. Предлагаем читателям еще одно интервью, которое Литвинова дала Екатерине Тимофеевой, заподозрив в ней родственную душу.

Platinum: Рената, каких журналистов Вы предпочитаете — так называемых «желтых собак» или тех, которые льют вам елей в уши?
Рената Литвинова: Журналист — это сумасшедшая профессия, поэтому уваже­ние вызывают профессионалы, которые серьезно готовятся к интервью и знают кино.

Pl.: Когда у Вас зародилась тема сценария для фильма «Последняя сказка Риты» и как он «материализовался»?
Р. Л.: Лет пять назад я совсем не планировала снимать такой фильм, но какие-то фрагменты этого сценария у меня были написаны, когда я еще училась во ВГИКе, то есть больше двадцати лет назад. Я уже почти поверила, что существует предопределенность некоторых решений, поступков, план которых был набросан десятки лет назад тобой же. Теперь я знаю, что пока этот «тайный список» не переделаю в этой жизни, ничего со мной и не случится.

Pl.: При просмотре фильма возникает ошеломляющая мысль: слияние Любви и Смерти подталкивает к выводу, что, любя, можно убить любимого человека?
Р. Л.: Бывает и такой вариант. Эти две темы неразрывны друг с другом. Если как-то примитивно определить, что такое любовь, — это временное обладание любимым человеком. Смерть, как небесный редактор, стоит над всеми нами и напоминает о конечности этого обладания, которое надо ценить здесь и сейчас, пока мы топчем грешную землю. А тема убийства своей любви так часто звучала в поэзии, где «любить и убить» превращались в синонимы обладания любимым человеком навсегда!

Pl.: В названии фильма его жанр определен как «сказка», а для Вас это?..
Р. Л.: Чтобы не пугать публику, я назвала его сказкой, а для меня это быль. Я верю в высших кураторов над каждым человеком.

Pl.: Достаточно глубоко копнув тему Смерти, можете сказать, что она приходит к людям с разным отношением к ним?
Р. Л.: Как часто я слышу определение «достойная смерть», не означает ли это, что бывает и позорная?

Pl.: Настолько «подлизавшись» к Смерти, вы теперь надеетесь на ее благосклонность к Вам?
Р. Л.: К ней невозможно «подлизаться» в какой-то период жизни, она, как я думаю, оценивает всю ее целиком. В Вашем вопросе я слышу подоплеку, что Смерть выше всех, она вершит, кто чего достоин, и не надо искать ее благосклонности. Мне верится, что Смерть ненавидит равнодушных людей гораздо больше, чем тех, кто вершит зло.

Pl.: Авторы классических романов в мировой литературе настолько любят убивать своих героев, что последние страницы таких книг залиты слезами. Не было желания сделать хеппи-энд и подарить Рите жизнь?
Р. Л.: Все великие произведения заканчиваются утратой главных героев. Таков закон драматургии! Искусство, конечно, утрирует, форсирует, это в жизни можно прожить монотонно и тихо сгинуть под тиканье часов на диване, так и не пожелав высказаться. А кино или театр под­разумевают действие, события, которые должны захватить зрителя. Вот если бы меня попросил какой-нибудь продюсер, от которых я избавилась, финансируя свой фильм сама: «Сделай финал веселым», — то это бы пахнуло гордыней и тщеславием. Снимать фильм про Смерть и при этом указать ей на дверь? В моей версии она такая, которую не надо бояться.

Pl.: В какие-то моменты мне показалось, что я увидела Офу из «Трех историй». Это специально задуманная реплика?
Р. Л.: Конечно, я часто «оборачиваюсь» на полях своих текстов, ролей, словно передаю приветы от одних персонажей другим — короче, проступаю аллюзиями то тут, то там. Автор-то один!

Pl.: Ваша оценка «больного общества» в фильме понятна, но извечный вопрос русской интеллигенции — «Что делать?». Как Вы считаете, только ли Любовь способна вылечить его?
Р. Л.: Любящий человек более близок к добру, чем нелюбящий и нелюбимый. Может, больное общество, как Вы выражаетесь, и обречено умереть, потому что не хочет лечиться, но это его выбор.

Pl.: Согласитесь ли Вы, что внимательный зритель почувствует в Вашей картине «тень Киры Муратовой»?
Р. Л.: Киру когда-то винили во влиянии на нее Параджанова и Хамдамова, я многому у нее научилась, но, прежде всего, быть такой «самой по себе», склеивающей несклеивающееся, немонтажное, некоммерческое, превращая страсти маленьких людей в волшебные киноистории.

Pl.: Вас трудно обвинить в «бекмамбетовщине», Вы явно делаете фильмы для себя. Чьи любовь и признание для Вас важнее всего?
Р. Л.: Все-таки всегда снимаешь, чтобы тебя похвалили любимые люди, а не СМИ, к которым, увы, нет уважения — пишут что продается: слухи, сплетни, даже оскорбления… А те, кого ты любишь, кто любит тебя, дают эту силу вообще встать против всего мира и быть, в конце концов, правой.

Pl.: Говоря о курировании каждого человека некой божественной силой, можете описать своего куратора?
Р. Л.: Вообще, это такая тема не «на воздух», это как рассказывать о своей любви — очень наказуемо. Знаете, словно у восточной красавицы сорвать паранджу. Последствия непредсказуемые, но наиважнейший куратор — ты сам себе. В себе можно найти ту силу, волю, защиту, которой подчас нет объяснений, настолько она сверхъестественная.

Pl.: Как Вам удалось уговорить оператора снимать фотокамерой?
Р. Л.: Я никогда никого не уговариваю — людям либо интересно работать со мной, либо нет. Съемка фотоаппаратом в режиме «видео» чревата техническими проблемами, например, невозможно полностью контролировать резкость на важном объекте в кадре, есть проблемы с цветопередачей и другие. Съемка на пленку была мне не по карману. С другой стороны, такое малобюджетное кино делается гораздо быстрее и дает возможность многим неизвестным талантам реализовать себя.

Pl.: Эстетика Ваших фильмов неповторима, Ваш почерк угадывается в каждом кадре. У Вас есть планы не дать угаснуть этому чуду, воспитать учеников?
Р. Л.: Профессия режиссера на семьдесят процентов организаторская, остальное — творчество. Я убеждена, что режиссерскому «ремеслу» можно научиться. Если бы можно было научить творчеству, то по миру сейчас бы бегали маленькие «леонардики», «врубели» и «эйзенштейники» — ужас какой! Преподавание — это для мэтров с угасающими силами, хорошее времяпрепровождение на пенсии. Я выбрала другой путь для своего «дряхлого периода» — буду писать книги.

«Этот фильм забрал два года моей жизни. Снят он был на свои деньги, и я признаю, что такая «рамка» полезна для творчества»

Pl.: Рената, и последний вопрос, который просто вертится на языке — что за змею Вы пригрели на своей груди во время презентации фильма в Киеве?
Р. Л.: Ах, Вы об этом! Да, о таком «пресмыкающемся» может мечтать каждая женщина, а я обожаю украшения единственные и неповторимые. Перед колье «Змей» я замерла, как кролик перед удавом, меня пронзил талант ювелира Tabbah, который приблизился к пониманию женской сущности и первозданной Красоты.