Апрельским утром 1884 года на привокзальную площадь Киева вышел странно одетый молодой человек: пальто с пелеринами, широкополая шляпа, бархатные штаны до колен. «Сударь, – обратился он к прохожему, – как мне найти Кирилловскую церковь?» – «Возьмите извозчика, попросите свезти вас к дому умалишенных». Михаил Врубель, а это был именно он, потом всю жизнь поминал сюжетец. И добавлял совсем по-булгаковски: «Никогда не заговаривайте с неизвестными».
Но это все потом – демоны, безумие, ранняя смерть на руках любимой жены. А тогда 28‑летний студент петербургской Академии художеств приехал в Киев полный надежд. Любимый учитель Павел Петрович Чистяков (учивший и Репина, и Сурикова) рекомендовал его некоему профессору Прахову, руководившему в Киеве реставрационными работами. У Прахова была мечта: в древней Кирилловской церкви (XII века!) поставить иконостас в «византийском» стиле. И писать византийские «образа» должен был совсем не Репин и уж точно не местный богомаз. Нашли в Питере странного студента-переростка Врубеля. Как сказал позже Блок: «Он видел то, чего не видели другие».
Большие «образа», не вполне канонические, но полные мистической силы – по сей день в иконостасе. Любящие Киев знают, что это одна из главных его ценностей. Не любящие даже не знают, где Кирилловская находится. Всего «образов» четыре: «Богоматерь», «Христос», «Св. Афанасий» и «Св. Кирилл». Врубель начал писать их в Киеве, заканчивал… в Венеции. Прахов был ошеломлен двумя вещами: ни на что не похожим талантом студента и внезапно вспыхнувшей любовью к его жене, 32‑летней Эмилии Львовне. Трое детей, налаженный быт – а тут письма, романсы. Студент был отправлен в Венецию – заканчивать образа, «изучать старых мастеров». Через полгода вернулся. Открыли «Богоматерь» – Эмилия Львовна! Уничтожить? Уж больно талантливо. Да и деньги Церковного совета потрачены.
Скандал. Врубелю отказано от дома. Ночью, после разговора, изрезал себе грудь ножом, уехал на полгода в Одессу, где заканчивал гимназию. Образа попали в иконостас – хочется, простите за пафос, сказать: в вечность. Сам Врубель позже считал Кирилловскую своим лучшим «этапом», все говорил, что хотел бы вернуться к ощущению чистой светлой силы.
Там не только «образа». Врубель не мог уйти ни от древней церкви, ни от Праховых. Приехал, опять просился. Интеллигентный профессор не мог отказать. Будете в Кирилловской – обязательно поднимитесь на хоры. Там – врубелевское «Сошествие св. Духа на апостолов». Каждый раз, когда вижу, не могу устоять – падаю на какие-то стульчики. Раскаты невероятной силы – как у Скрябина в «Поэме экстаза». Время было невероятной мистической силы. Да и сам художник. Как сказал его младший современник Александр Бенуа: «Есть художники, чья жизнь – песенки. Жизнь Врубеля – дивная симфония».
С хоров хорошо виден и роскошный врубелевский «Гавриил»: может, Врубель и не совсем точно следовал канонам, но музыка, музыка всей композиции, трепетного полета Благой вести – более чем в каноне! И очень созвучна всей чистейшей архитектуре древнего храма, звучащей, как хорал. Прахов хотел истинно «византийского» художника – он его получил.
Далее был Владимирский. К 900‑летию Крещения Руси, назначенному в 1888‑м, гнали державный собор в «древнерусском» духе. Росписью руководил все тот же Прахов. Васнецов, Нестеров, Сведомский, Котарбинский – в пестром коллективе художников Врубелю не нашлось места. А рвался. Делал бесконечные эскизы, подавал в Церковный совет. Совет испуганно отстранялся, Прахов кривился. В итоге мы получили официозный, державный собор, где и музыка звучит соответствующая, а «странному» Врубелю доверили только орнаменты. Вскоре после этого и началась его история с демонами – не пустили к Богу, попал к демонам.
Днем работал для собора, по вечерам все так же ходил к Праховым. Не мог не ходить. За полчаса написал роскошную акварель, подарил Эмилии Львовне – не взяла, порвал, бросил на пол… Склеенная «Восточная сказка» – сейчас гордость Киевского музея русского искусства. Там же – знаменитая «Девочка на фоне персидского ковра». Всего-то лишь Михаил Александрович задолжали-с в местном ломбарде. Девочка – дочь хозяина, портрет – компенсация. Но какова компенсация! Знаю киевских художников, которые едут через весь город, чтобы посмотреть на «Девочку», когда наступает ступор. Девочка у нас как талисман.
«Я трагедию жизни превращу в грезофарс», – писал любивший Врубеля Игорь Северянин. И он же: «Так странно тихо растаял Врубель». Уехал в Москву в 1889‑м, увязавшись за итальянской наездницей. И слава Богу, что уехал – не любит Киев странных художников.
Алексей Титаренко