Архитектор Юрий Бородкин, киевлянин. В 1973 году окончил архитектурный факультет Киевского инженерно–строительного института. С 1973 года по 1996 год работал в институте «КиевЗНИИЭП». С 1996 года руководит творческой архитектурной мастерской ТАМ «Ю. Бородкин». На его счету немало работ, которые украсили столицу Украины.

Марина Николайчук: Когда Вы решили стать архитектором?
Юрий Бородкин: Однажды в детстве я с мамой был проездом в Москве. Величественные московские здания поразили меня, и я подумал: почему в моем Киеве нет таких высоких сооружений? Вернувшись домой, начал считать этажи. Делаю это и по сей день, но уже на другом уровне.

М.Н.: Получаете удовольствие от своей работы?
Ю.Б.: Недавно с наслаждением перечитал книгу воспоминаний Георгия Данелия, который в первой профессии был архитектором. Он рассказал, как стал режиссером: однажды с другом на улице они увидели прилично одетого, но вдрызг пьяного мужчину, который лежал в канаве и, наотрез отказываясь от помощи, прикрывал лицо газетой. В этой газете Данелия и прочитал объявления о наборе слушателей на высшие режиссерские курсы.
Создатель умных, тонких фильмов, он пишет, что кино – искусство синкретическое, которое вмещает в себя и балет, и музыку, и живопись, и театр. Мне «газета» Данелии на глаза не попалась, но я и в архитектуре нахожу сосредоточие искусств, которые являются базовыми в мировой истории культуры, в частности, живописи и скульптуры.
Я получаю огромное удовольствие, когда в своих работах мне удается не просто получить некий пластических объем, а сделать объект красивым. Например, удачно подобранная живопись преображает интерьеры. Десять лет назад я оформлял правительственную ложу на Центральном республиканском стадионе. В запасниках музея нашел картины, которые полностью соответствовали атмосфере такого помещения – это была удача, которая принесла мне творческое удовлетворение.

Я получаю удовольствие, когда удается получить пластический объем, сделать объект красивым

М.Н.: О какой из своих работ Вам еще приятно вспоминать?
Ю.Б.: С удовольствием храню в памяти один проект, когда мне удалось фактически построить улицу в самом центре города. Речь идет об Ольгинской, что между Институтской и площадью театра Франко. В атмосфере полного взаимопонимания с заказчиком (что, увы, бывает не часто), не нарушая сложившийся архитектурный образ района, мы построили здание банка «Аркада», а напротив – невысокий дом, который органично вписался в общий контекст.  Мне удалось реализовать свою давнюю страсть – насытить городскую классику скульптурой, в чем мне помог замечательный скульптор Юрий Боголико. На центральной башне банка я разместил мифологические статуи четырех банковских добродетелей. Фасад здания украсил скульптурами носорожьих голов (председателю правления банка нравятся эти животные). Таким образом, общая архитектурная композиция предлагает своеобразный художественный диалог: по диагонали, справа от банка находится Дом с химерами, слева – Национальный банк. Мне, как архитектору, было очень увлекательно решить такую задачу.

М.Н.: Недалеко уходя от темы архитектуры, что Вы вкладываете в понятие «роскошь»?
Ю.Б.: Американцы называют богатыми людей, которые могут позволить себе заниматься тем, чем они хотят. Готов согласиться: это роскошно.  А возвращаясь к архитектуре, повторюсь – для меня настоящей роскошью является живопись. Она повсюду со мной: украшает мой дом и офис, радует глаз моих гостей и коллег. Некоторыми работами дорожу особо, как, например, рисунком моего учителя, замечательного киевского архитектора Иосифа Каракиса. Поэтому он стоит на моем столе. Говоря о роскоши и подразумевая ее материальный аспект, скажу, что для меня это не суперсовременная аудиотехника и не автомобиль, пусть даже это будет «Майбах», а те произведения искусства, которые оценены человечеством не долларами (хотя куда от них деться?), а таким качеством, как духовность. Которые существуют вне моды и конъюнктуры рынка. На картину или скульптуру, обладающую такими свойствами, никогда не устанешь смотреть, она не может утратить своей волшебной притягательной силы.

М.Н.: О своем отношении к моде Вы сказали, а как относитесь к стилю?
Ю.Б.: На этот вопрос ответить и просто, и сложно одновременно. Взять, например, художника. Перед ним чистый холст и только. Ему могут заказать работу или нет, но потребность творчества все равно заставит его взять кисть в руки и он реализует свой замысел. Архитектору в этом плане труднее. На бумаге можно строить любые проекты, а воплотить их в жизнь можно лишь имея в качестве «кисти и красок» подъемные краны, кирпич, бетон, песок… и заказчика, который даст деньги. Есть ли у меня свой стиль? Я считаю корректным целевой подход, когда творец работает не ради самовыражения. Это побуждает архитектора учитывать контекст и место, на котором ему предстоит оставить свой след. Мне очень интересно работать в диалоге с зодчими предыдущих эпох, когда я наблюдаю, оцениваю, анализирую их работы и стремлюсь неким образом если не соответствовать, то перекликаться и «слышать» собеседников.

Если Киев хочет быть европейским городом, он должен знать, ценить и формировать культуру

М.Н.: Может ли градостроитель влиять на общий уровень культуры?
Ю.Б.: До меня на этот вопрос ответил выдающийся архитектор Ле Корбюзье: «Архитектура или революция». Он был уверен, что средствами архитектуры можно реорганизовать общество. Снос церквей, исторических зданий, а затем их восстановление – все дело рук человеческих.

М.Н.: Не первый год идет общественная дискуссия по поводу сохранения старого Киева. Ваше мнение по этому поводу?
Ю.Б.: Я всегда говорил, что Киев – это персидский ковер, побитый молью, и задача архитектора – залатать дыры на этом ковре, сделав так, чтоб он оставался пригодным и приятным для жизни. У каждого города есть код – информация, зашифрованная в нем самом, в его истории и архитектуре. Если говорить о Киеве, я чувствую его всеми фибрами своей души, и за это спасибо моему наставнику Иосифу Каракису. Он водил студентов по Киеву и учил видеть, слышать и понимать его. Сегодня я с коллегами работаю над программой, которая вернула бы во многом утраченный образ «матери городов русских». Это будут не только материальные, но и духовные артефакты, определенные памятные знаки, вплетенные в городскую ткань, которые позволят людям вспомнить не только строения, которых больше нет, но и определенные события, происходившие в «той» жизни. Как, например, органичный памятник первому киевскому трамваю, что стоит на Владимирском спуске. Если Киев хочет быть европейским городом, он должен знать, ценить, формировать свою культуру, жить и победами, и бедами, развивать ответственность. В этом – надежда на будущее одного из красивейших городов Европы и его жителей.